Сталин на призыв не откликнулся. В апреле следующего года Черчилль повторил попытку. На этот раз поводом для обращения послужили разведданные о намерениях Гитлера напасть на СССР. Черчилль не раскрывал источник – «Ультра», сославшись на «сведения от надежного агента». Письмо было направлено Криппсу с требованием передать Сталину лично. Но посол не стал выполнять указание премьер-министра, посчитав, что он уже донес схожую мысль о немецких планах во время своей недавней беседы с руководством НКИД. Иден, который на тот момент возглавлял Форин-офис, поддержал своего подчиненного, вызвав у Черчилля ожидаемое раздражение. «Я придаю вручению этого послания Сталину особую важность, – заявил премьер-министр Идену. – Посол не может оценить должным образом военное значение того или иного факта. Прошу вас выполнить мою просьбу». После дополнительных увещеваний Криппса письмо было передано, правда, не Сталину и даже не наркому иностранных дел В. М. Молотову (1890–1986), а заместителю последнего А. Я. Вышинскому (1883–1954). Спустя четыре дня Вышинский сообщил, что телеграмма британского премьера передана адресату. Сталин вновь предпочел хранить молчание, а в целях демонстрации искренних отношений с фюрером направил копию письма Черчилля в Берлин{342}.

Пройдет всего два месяца, и предупреждения британского премьера подтвердятся – войска Третьего рейха и его союзников вторгнутся на территорию Советского Союза. На календаре – воскресенье, 22 июня. В тот солнечный теплый день Черчилль находился в Чекерсе вместе с Иденом и Бивербруком. Срочно в Чекерс также был вызван Криппс, который в этот момент находился в Англии. Обсудив с ними сложившееся положение, Черчилль заметил, что Советскому Союзу должна быть оказана всемерная помощь и он объявит об этом сегодня вечером в своем выступлении по радио. Оставшуюся часть дня Черчилль потратил на подготовку своего обращения. Текст был завершен за 20 минут до начала выступления, которое состоялось на Би-би-си в 9 часов вечера. Это была проникновенная речь, рассчитанная на эмоциональный отклик, который она и получила. Правда, не у всех британских политиков. Некоторые осуждали столь резкую смену внешнеполитического курса. Но Черчилль был неумолим в поиске союзников. «Если Гитлер вторгнется в ад, я прочитаю панегирик в честь дьявола!» – заявил он{343}.

В какой-то мере эти слова, сказанные личному секретарю, лучше передают логику рассуждений британского премьера, чем драматургически выверенная речь, в которой явно прослеживается различие в подходах к русскому народу и советскому правительству. Озвученные публично обещания помощи и объединения усилий на самом деле ничего не значили. Черчилль оценивал происходящие изменения с холодной головой, прорабатывая разные варианты и готовясь к разным исходам. «Почти все авторитетные военные специалисты полагали, что русские армии вскоре потерпят поражение и будут в основном уничтожены», – вспоминал Черчилль после войны. Четыре из пяти экспертов в Военном министерстве уверяли, что «Россия будет в нокауте через десять дней». Уэйвелл отводил СССР «несколько недель», Криппс – четыре недели, Дилл – семь. Руководствуясь эгоистическими соображениями, Черчилль считал, что если СССР проиграет, то вся помощь превратится в невосполнимые издержки. В неменьшей степени он опасался, что в случае успеха вермахта на востоке следующий удар немцев придется по Суэцкому каналу через Кавказ, Турцию, Сирию и Палестину. В этой связи он предлагал в июле 1941 года разбомбить нефтяные месторождения на Кавказе, чтобы этот ценный для танковых дивизий ресурс не достался противнику. Он предлагал это сделать Сталину и даже рассматривал возможность задействовать Королевские ВВС, «если русские сами не уничтожат их».