Черчилль был обескуражен, потрясен и раздавлен. Формально у него еще оставалось несколько дней на передачу власти. Он мог даже при особой изворотливости продлить пребывание у кормила власти, дождаться капитуляции Японии и завершения войны. Но он не стал цепляться за власть, подав в отставку в тот же день 26 июля. Король предложил ему высшую награду Королевства – Благороднейший орден Подвязки. Отказываться в подобных случаях было не принято, чтобы не ставить августейшую особу в неловкое положение. Но Черчилль отказался, объяснив, что «не может принять из рук короля орден Подвязки, в то время как народ дал ему орден Отвязки». На следующий день Черчилль провел последнее заседание кабинета. В конце он попросил Идена задержаться. «Тридцать лет моей жизни связаны с этими помещениями, – произнес он. – Я больше никогда не буду заседать в них. Вы будете, но не я». Иден попытался утешить своего старого коллегу, хотя сам в этот момент переживал не лучшие времена. За несколько дней до подсчета голосов он узнал, что его любимый старший сын Саймон (род. 1924), лейтенант ВВС, пропавший без вести во время одного из боевых вылетов, признан погибшим{378}.

После выборов Черчилль оказался на улице не только в переносном, но и в прямом смысле слова: Чартвелл все годы войны был закрыт и не мог принять хозяина, а приобретенный недавно в Лондоне дом 28 на Гайд-парк-гейт находился до октября на ремонте. Покинув Даунинг-стрит, Черчилль с супругой переехали сначала в отель, затем остановились у зятя, супруга старшей дочери Дианы, Дункана Сэндиса (1908–1987). Понимая, что у него нет средств на восстановление поместья, Черчилль выставил Чартвелл на продажу. На этот раз сделка была завершена, правда, необычным образом. Черчилль получил за продажу поместья фонду National Trust внушительную сумму в 43 тыс. фунтов, а также за символическую плату в 350 фунтов в год – право пожизненного проживания в Чартвелле. Столь выгодные условия сделки стали возможны благодаря щедрости семнадцати состоятельных поклонников, пожертвовавших фонду 95 тыс. фунтов. После кончины политика National Trust обязался превратить Чартвелл в музей, что и было сделано. Не страдающий излишней скромностью, Черчилль использовал полученные за продажу поместья средства для расширения угодий. Он купил три соседних фермерских хозяйства общей площадью почти 500 акров и увлекся новым хобби – животноводством.

Относительно поражения на выборах, Черчилль старался держаться и сохранять благородство. Когда личный врач указал ему на неблагодарность народа, он одернул его: «О нет! У них были трудные времена». «Народ проголосовал, как счел правильным. Это и есть демократия. За нее мы с вами и боремся», – объяснит он одному из своих помощников. Но в глубине души Черчилль чувствовал обиду. Только кто был виноват в произошедшем? На самом деле, несмотря на первоначальный шок от результатов народного волеизъявления, поражение тори было предсказуемо. Во-первых, Черчилль слишком уверился в своей победе и не смог услышать чаяний народа, которого после шести лет войны волновали не глобальные геополитические вопросы, а более близкие и важные для простого люда проблемы жилья, работы и улучшения социальных условий. Во-вторых, лидер тори построил свою программу на критике социализма. Он убеждал электорат, что социализм ведет борьбу «не только с частной собственностью во всех ее формах, но и с любыми проявлениями свободы». Близкие и друзья советовали сбавить обороты диатрибы, предупреждая, что в народе многие не разделяют этих взглядов. «Социалистические идеи нашли практическое применение во время войны, не причинив вреда и принеся много пользы», – объясняла дочь Сара. Но Черчилль не слушал. Увлекшись критикой социализма, он заявил 4 июня, что «никакое социалистическое правительство, контролирующее все сферы жизнедеятельности и экономики страны, не сможет позволить себе мириться с публичным выражением недовольства в форме неприкрытой, резкой и жестокой критики; ему придется прибегнуть к помощи своего рода гестапо». Сравнить лейбористов, с видными представителями которых он успешно на протяжении пяти последних лет совместно вел страну к победе, с нацистской тайной полицией было не только проявлением неблагодарности, но и грубейшей ошибкой. Клементина советовала вычеркнуть оскорбительный фрагмент, но Черчилль его оставил, чем вызвал повсеместное недовольство даже своих сторонников. В-третьих, сконцентрировавшись на критике оппонентов, Черчилль не предлагал ничего дельного, в отличие от конструктивного подхода лейбористов, построивших свою программу «Давайте смотреть в будущее вместе» на внедрении системы социального страхования, создании Национальной службы здравоохранения и национализации ключевых отраслей промышленности{379}.