«Спора никакого здесь быть не может, ибо тут догмат, у меня один, у тебя другой», — ответил Бальмонт, но продолжал спорить: «Мы знаем в истории литературы целый ряд примеров, что и талантливые и гениальные поэты, переделывая, портили свои произведения. […] Если достойнейшие люди этим занимались в минуту прихоти или оскудения, или повинуясь неверному методу, зачем бы и я стал делать то же»{6}. В письме он был более резок: «Я воистину огорчен формой твоих, изданных вновь, прежних книг. Они теряют так всякую власть надо мной, и это мне прискорбно. И такие стихотворения, которые мы пережили вместе, — „Моя любовь палящий полдень Явы“, — отняты у меня, как бы лично у меня»{7}. Адресат счел дальнейшую полемику бессмысленной.
Отклики на первые тома
Однотомный «изборник» отмечал следующую после собрания сочинений стадию известности и расширение читательской аудитории поэта. «Спрос на поэзию на русском книжном рынке рос стремительно, особенно с начала 1910-х годов. Перед литераторами и издателями встал вопрос об удовлетворении не только обычного покупателя поэтических книг, как правило, сравнительно дорогих, но и читателя „широкого“, даже массового. Громоздких собраний сочинений, создававших репутацию, было недостаточно. […] Книгу избранных стихотворений ждала встреча с двумя типами читателей. Одни были уже знакомы с творчеством поэта по всем или почти всем предыдущим публикациям. На другом полюсе находились читатели, которые должны были бы впервые познакомиться с поэтом именно по „изборнику“. […] Для читателей первого типа значимым оказывается прежде всего авторский выбор, отказ от тех или иных произведений, циклов, тем. Для читателей второго типа важнейшей данностью оказывается заложенный в конкретную книгу […] образ „лирического героя“ или „автора“»{10}.
Брюсов впервые задумался об «изборнике» в 1915 году — возможно, в связи с прекращением