Ходасевич дал корректный отзыв о «Египетских ночах»: «Многие стихи звучат воистину по-пушкински», — хотя лукаво заметил: «Одной из очаровательных черт „Египетских ночей“ (Пушкина. — В. М.) было то, что они не кончены»^{61}. Жирмунский детально разобрал опыт Брюсова с филологической точки зрения, придя к выводу, что он «представляет любопытный факт своеобразного истолкования одним поэтом органически ему непонятного замысла другого поэта. Брюсов старается освоить Пушкинский отрывок с помощью привычных ему эстетических категорий, превратить поэму Пушкина в новую эротическую балладу Брюсова»^{62}. Самый неутешительный вердикт вынес Константин Мочульский, которому было посвящено первое издание книги Жирмунского: «Законченные им „Египетские ночи“ производят впечатление античного торса с приделанными к нему восковыми руками и ногами. Но влечение его — безнадежное и упорное — к Пушкинскому мастерству — крайне показательно»^{63}.

Глава пятнадцатая «Сны человечества»

Глава пятнадцатая

«Сны человечества»

1

Брюсова всегда привлекал Древний Рим: избрав его изучение профессией, он мог бы стать выдающимся ученым. «Даже Греция близка мне лишь постольку, поскольку она отразилась в Риме, — признался он Волошину. — […] Антонины[82] для меня золотой век человечества и латинской литературы»^{1}. Однако его интерес не ограничивался эпохой Антонинов и переводом «Энеиды»: «Я пленен не авторами золотого века, не многословным Овидием и не Вергилием, который, конечно, великолепен, а позднейшими писателями IV века. По-моему, они не только не уступают тем, но восходят даже на ступень большего совершенства»^{2}.

Дебютом Брюсова в этой области стали очерки о римских поэтах IV века Пентадии и Авсонии (принятое тогда написание: Авзоний) — первые серьезные исследования о них в России — и переводы их стихотворений (Русская мысль. 1910. № 1; 1911. № 3)^{3}. Оттиск статьи об Авсонии «Великий ритор» автор послал в журнал «Гермес», посвященный античной истории и филологии. Редактировавший его профессор Александр Малеин первым из специалистов оценил работу Брюсова, одновременно указав на некоторые ошибки^{4}, и пригласил его к сотрудничеству. Валерий Яковлевич с радостью согласился, даже не попросив гонорара. В восторг пришел Бартенев: «Уж как я Вам благодарен за Авзония! Прочел его с истинным удовольствием и с радостью за Вас, что Вы одарены таким биографическим талантом. Я думаю, никто у нас лучше Вас не знает IV век, и какое у Вас мастерство не утомлять читателя избытком того, что Вы знаете, а художественно пользоваться оным для изображения избранного Вами лица. Усердно призываю Вас продолжать Ваши труды на этом поприще. Вот как следует написать биографию Тютчева»^{5}. Иного мнения был Лернер, назвавший Авсония графоманом, а Брюсова компилятором, выразительно добавив: «Автор знаменитого стихотворения „О, закрой свои бледные ноги!“ (это все стихотворение) сочувственно переводит из Авсония „Рим“: „Рим золотой, обитель богов, меж градами первый“ (это тоже все стихотворение)»^{6}.