«Может быть, еще вступлю с нашими войсками, если не в Берлин, то в Буда-Пешт», — мечтал Брюсов 21 марта, отсылая очередную статью о взятии Перемышля^{37}. В апреле Мануйлов предложил ему ехать на Карпаты, где началось наступление, поскольку «о Польше, кажется, написано все, что можно»^{38}. Беспокоясь за мужа (прежде всего, из-за морфия — эта тема часто возникает в письмах), Иоанна Матвеевна потребовала от него вернуться к 1 мая, пообещав в противном случае приехать в Варшаву и добавив: «Постарайся устроиться так, чтобы мне не выселять никого зонтиком»^{39}. 1 мая никто никуда не приехал, но корреспондентская эпопея подходила к концу, несмотря на уговоры газеты. «Русские ведомости» «упорно не печатают ничего из того, что я посылаю им, — жаловался Брюсов жене 10 мая. — Недавно мне вернули 6 статей»^{40}. Побывав на местах боев в Шавлях (ныне Шауляй), он отправил оттуда последние корреспонденции и через Вильно отправился домой. 21 мая из Минска он сообщил Иоанне Матвеевне телеграммой время приезда, добавив: «Обрадовала бы встречей»^{41}.

6

Пока Брюсов находился в Варшаве, из Петрограда и Москвы шли дурные литературные вести. В ноябре Терещенко решил ликвидировать издательство и прекратить все начатые издания, о чем официально объявил в начале января 1915 года. «Известие о „катастрофе“, постигшей „Сирин“, признаюсь, поразило меня, что называется, „как громом“, — писал Брюсов 14 января Иванову-Разумнику. — […] Собрание моих сочинений было единственным моим достоянием, теперь это достояние у меня отнято. В самом деле, иметь 8 разрозненных томов из 25-ти в сто, в тысячу раз хуже, чем не иметь ни одного или иметь все 25. Эти 8 томов на много лет будут препятствием для нового издания, т. к. никто покупать их не станет, и они постоянно будут находиться на книжном рынке. Думать же, что найдется издательство, которое возьмется продолжать издание „Сирина“, — совершенно нельзя: издание „Сирина“ было предпринято крайне не экономично, цена тома почти не покрывала его стоимости (Вы это знаете лучше меня), и никто не захочет продолжать такое издание в такой его форме». «Сирин» «лишил меня возможности издать полное собрание моих сочинений едва ли не навсегда», — жаловался он совладелице издательства Пелагее Терещенко 30 января, поясняя: «К ущербу материальному присоединяется потеря, так сказать, идейная. Собрать все свои сочинения в одном издании всегда составляет заветную мечту писателя. Пока „Сирин“ не предпринимал своего издания, я не сомневался, что раньше или позже осуществлю это свое намерение»^{42}.