Её глубокая привязанность к Фёдору Абрамову будет сквозить в светлых, пусть нечастых, письмах, до краёв наполненных дочерней благодарностью за встречу с ним лично и с его чистой родниковой прозой.

«И сколько бы я ни возвращалась к Вашему роману, – будет писать Светлана Невоструева, – каждый раз нахожу новое, ещё несыгранное. В этой роли я отношусь к себе требовательно и беспощадно. Я помню каждое Ваше слово, каждое замечание. Я иногда дома проигрываю сцены, которых нет в инсценировке, – из “Путей-перепутий”, особенно эпизод, когда Лиза подписывает письмо в защиту Лукашина. Вот где красота духовная, сила и бескомпромиссность русской бабы… А Симонян молодец! Как зеницу ока бережёт спектакль, не прощает и малейшей расхлябанности…

Удивительная атмосфера в этом спектакле. А Вам спасибо! Спасибо за Ваше беспощадно честное абрамовское слово, за Вашу силу и мужество…»

И так будет до последних дней Фёдора Александровича.

Сама же Невоструева, будучи моложе Абрамова почти на три десятилетия, точно так же, как и он, отмерит свой земной срок всего лишь шестьюдесятью тремя годами. Чистая случайность или нечто большее? Кто знает…

А тогда, в августе 1978 года, Фёдор Абрамов вновь и вновь с огромным вниманием смотрел спектакль и опять… с ручкой в руках. Он то и дело низко нагибался над листком программки, что-то строчил ручкой и вновь, с присущим ему прищуренным взглядом, внимательно следил за происходящим на сцене. А потом, как и требовалось, была беседа с артистами, сложная, трудная, ничем не мягче той, первой, что была в Архангельске, и вновь авторская критика, наставления, желание что-то видеть иначе, образнее или, наоборот, от чего-то отказаться.

Однако, несмотря ни на что, спектакль Абрамову нравился. Ещё 6 мая 1978 года он писал в Вологду Ольге Фокиной, чьё стихотворение «Звёздочка моя ясная», положенное на музыку, распевала вся страна: «Вот бы Вам посмотреть “Две зимы” в архангельском театре. Хорошо поставили. Я смотрел – всё время у глаз слёзы были».

«Диво дивное эти ихние “Братья и сёстры”!»

«Диво дивное эти ихние “Братья и сёстры”!»

Когда в 1980 году в Архангельске Эдуард Симонян задумал поставить на сцене театра роман «Дом», вернее, главы из него, создав собственную сценическую композицию, то в Ленинграде Лев Додин уже плотно работал над сценарием своего «Дома», и у Фёдора Абрамова, что ни говори, уже был выбор. Зная то, что́ мог сотворить Додин, Абрамов был в полном праве отказаться от услуг Симоняна, отдав приоритет режиссёру, чей студенческий спектакль «Братья и сёстры» покорил его. Но нет, Абрамов остался верен слову и вновь принял присланный Симоняном материал на проверку и утверждение. В сопроводительной записке, вложенной в конверт, значилось: «Посылаю Вам сценическую композицию “Дома” в том виде, в котором она идёт в нашем театре. Все Ваши замечания по тексту и по композиции нами учтены и реализованы». К письму были приложены две титульные странички композиции, на которых Абрамову надлежало поставить свою разрешительную надпись.