А когда было решено попросить у Абрамова разрешение на постановку, то студентами уже был накоплен немалый сценический материал.

«И вот тогда сели, подумали, – вспоминает Наталья Акимова, – и решили послать самых храбрых, самых эффектных девчонок с курса – Лиду Никитину и Шуру Иванес, впоследствии Яковлеву, прославившуюся великолепно сыгранной ролью стюардессы Тамары в фильме Александра Митты “Экипаж”».

А вот о том, как это было, рассказывает уже Лидия Александровна Никитина: «Сначала мы поехали на квартиру, но Абрамова дома не было. Он в это время в Доме творчества в Комарове работал. Мы туда. Приехали поздно. Нашли Дом творчества, поднялись к номеру, где жил Абрамов. Подошли к двери, слышим – душ работает. Выждали время, постучали. Фёдор Александрович открыл дверь и после недолгого объяснения, кто мы такие и откуда, предложил нам прогуляться по парку вокруг Дома творчества. Сидели на лавочках. Когда мы пояснили цель нашего приезда, Абрамов наотрез отказался давать нам разрешение на спектакль».

А вот уже как сам Абрамов вспоминал об этой встрече во время останкинского выступления 1981 года: «Однажды в Дом писателей под Ленинградом приезжают ко мне три девчушки: “Фёдор Александрович, мы приехали за разрешением, хотим ставить Ваших Пряслиных”. Я говорю: а кто это вы? “А мы – студенты театрального института. Мы хотим дипломную работу по Вашим произведениям ставить”. Я говорю: хорошо, а вы деревню знаете? “Нет, деревни мы не знаем, но у нас Сергуня (Сергуня – это студент, очень талантливый студент, как я потом узнал, Бехтерев) каждый год ездил к бабушке в деревню”. А все остальные? Тут меня начинает, понимаете ли, немножко заводить и заводить… А почему вы вообще остановили свой выбор на “Братьях”, на моих произведениях, это же довольно серьёзно? “Вот нам как раз ваши произведения и понравились серьёзностью”. Мне это было лестно, но я сразу же одумался и начал кричать на них, я чуть ли не затопал ногами, потому что – ну что это такое, понимаете ли? Какие-то желторотые соплюхи и хотят играть войну, хотят играть трагедию русской бабы. Да вы что, с ума сошли?!»

«Реакция Абрамова на это прошение студентов была справедливая, но довольно жёсткая, – скажет в беседе со мной Скляр. – А как ещё он мог отреагировать на такое предложение? Вот эти городские мальчишки и девчонки будут играть про конец войны, про трагедию русской деревни? Это чушь какая-то!»

Но отказ Абрамова в разрешении ставить студенческих «Братьев и сестёр» не сбил студентов с толку, не заставил опустить руки. И может быть, это стало ещё одним испытанием на прочность всех этих студенческих «братьев и сестёр», которыми, в сущности, они и стали друг для друга за время учёбы. И может быть, только благодаря именно этому духовному и творческому сближению, острому пониманию самих себя в контексте общего дела они и сумели продержать спектакль в одном-единственном составе, сыграв своих пекашинцев сотни раз за весь его тридцатилетний период существования на сцене Ленинградского МДТ. Они, впервые примерившие образы абрамовских «Братьев и сестёр» ещё на пороге актёрской профессии, день ото дня мужали вместе со своими пекашинцами, росли внутренне, с каждым годом по-своему постигали нелёгкую актёрскую стезю, обзаводились семьями, растили своих детей, завоёвывали зрительские симпатии, сами становясь мастерами сцены и режиссуры. И со студенческой скамьи, как великий ориентир в жизни, в их душах и сердцах навсегда поселилось великое абрамовское слово, давшее зелёный свет не только в профессии, но и в постижении смысла бытия и ещё того, что есть больше, чем дружба, то, чему ещё человек не придумал названия. И их большие портреты на стене коридора квартиры на Мичуринской встречали всех, кто переступал порог абрамовской квартиры. И это было ещё одним знаком единения их с Фёдором Абрамовым. Пусть и образно, но рядом!