— У меня тридцать три ребенка.

— Как интересно-о!..

— Побегал за ними, тогда узнал бы. — Евгении стало до невозможности скучно. — Нам не пора?

Вячеслав задумчиво смотрел на все светлеющую у берега воду.

— Надо же, тридцать три. Счастливая ты, Женька.

— Ты так думаешь? А подруга всегда твердит, что я великая мученица.

— Тридцать три души, — продолжал Вячеслав. — Они разные и в то же время как одна открытые. Не успел еще нарасти панцирь.

— Я думаю, носятся как угорелые.

Он пристально взглянул.

— Неужели это тебе ничего не говорит? Ты только вдумайся. Открытость души.

— Ну и что?

— Как что? — опешил Вячеслав. — Полная открытость. Это тебе не хитрости взрослых типа «душа нараспашку». Не-е-т. Это неповторимо, как само детство. Мир предстанет перед ними ясными, четкими гранями. Плохое, хорошее, доброе, злое. С возрастом почему-то стираются грани между плохим и хорошим, меняются представления, взгляды. А добра или зла, увы, не стало меньше или больше. — Он неотрывно смотрел на Евгению. — Конечно, человеку свойственно менять свои взгляды. Но существуют вещи неоспоримые. Как можно, взрослея, пренебрегать ими?

— Не знаю, — зевнула она. — На работе некогда об этом думать.

Катерок возвращался обратно. Басовито загудел, отражая низкое солнце в иллюминаторах.

— А что если, — Вячеслав поднял сжатый кулак. — Ударить бы по панцирю изнутри. Хорошенько так ударить. Раскололся бы. Представляешь, высовывается этакое наивное доверчивое существо. Где-то же носим мы его в сердце…

Они смешались с разморенными качкой пассажирами. Евгения, завидев Бориса с Людмилой, намеренно взяла Вячеслава под руку. Пусть думают, что они тоже катались. Не удостоив взглядом Людмилу, Евгения снисходительно кивнула Борису. «О, если бы все пассажиры были такие, как твоя девушка, посудина непременно б затонула».

Вячеслав даже не заметил, что его ведут под руку. Поглядывал по сторонам, досадливо качал головой. У санаторного парка остановился.

— Отсюда ни с места. Посмотри, каким обещает быть закат.

Мысли Евгении были совсем иными.