В занятиях наукой возникла схожая проблема: здесь Гёте тоже имел дело с материей, которая лишь с большим трудом укладывалась в форму или «произведение». Предмет науки столь многообразен, что человек буквально разрывается. Как выявить из этого многообразия, из этой неисчерпаемой эмпирии форму или образ? Гёте наконец находит поразительно простой ответ на этот вопрос. Если сами феномены не образуют единства, то тогда с их помощью единства должен достичь познающий дух. Гёте пишет: «С тех пор как он научился понимать, что в науках воспитание изучающего их разума важнее самого их предмета, <…> он не стал отказываться от этой сферы приложения ума, а лишь упорядочил ее для себя и полюбил еще больше»[1473].

Когда Гёте еще одним центром своего существования называет «поэтическое стремление к самовоспитанию», слово «поэтическое» он использует не в литературном, а в его изначальном смысле, от греческого poiesis – «делать» или «придавать форму». Он не может иначе, пишет он, кроме как активно откликаться на все, что встречается на его пути. Все, что на него воздействует извне, побуждает его к «деятельному противодействию»[1474].

Именно это желание действовать, созидать постоянно выводит его за его собственные границы, или, вернее было бы сказать, выталкивает его во внешний мир, не позволяя погрузиться в тягостные размышления о собственной сущности. Самопознание для него возможно только через внешний мир: «При этом я вынужден признаться, – пишет он уже в зрелом возрасте, – что великая и кажущаяся столь значительной задача “познать самого себя” мне, напротив, всегда казалось подозрительной, словно речь здесь шла о коварном замысле состоящих в сговоре священнослужителей, которые своими невыполнимыми требованиями только путают людей и хотят отвлечь их от деятельности во взаимодействии с внешним миром и направить к ложной внутренней созерцательности. Человек знает себя лишь постольку, поскольку знает этот мир; мир он обнаруживает только в себе, а себя – только в мире»[1475].

Это означает, во-первых, что человек познает себя по тому, что он делает, а не по сопровождающим его поступки размышлениям и уж тем более по мифическому внутреннему миру, который никогда не принимает конкретной формы. Во-вторых, для самопознания необходимы реакции и познания других. В их зеркале, т. е. в зеркале познания других людей, развивается самопознание. Я познаю себя, потому что меня познают другие. Впрочем, Гёте делает здесь одну важную оговорку. Не всякий другой способен служить зеркалом: «Враги не в счет, ибо им ненавистна вся моя жизнь <…>. Поэтому я их отвергаю и предпочитаю не замечать, коль скоро они не полезны моему развитию – самому важному в моей жизни»[1476]. Для Гёте этот принцип имеет огромное значение.