Почему «смелее»? Потому что поэт видит в боге не только законодателя морали:

Все это сказано словно бы в шутку и с иронией, однако все важное в «Западно-восточном диване», и в том числе серьезные темы религии, Корана и Пророка, проникнуто поэзией.

Так насколько серьезны слова поэта о религии и особенно об исламе? В авторском извещении о печатании «Западно-восточного дивана» говорится, что поэт «даже не станет опровергать подозрение, что и сам он мусульманин»[1583]. Что это – кокетство? «Один пророк, другой пророк, // Меж них – дитя земное», – писал когда-то молодой Гёте. В «Западно-восточном диване» он по-прежнему «дитя земное», с той лишь разницей, что здесь и в «Статьях и примечаниях» он хочет показать, какие аспекты западной и восточной религиозности ему близки. Ему важны не те содержания и смыслы, которые даны в откровениях и в которые обязаны верить христиане или мусульмане, а те, которые перекликаются с его личным, непосредственным опытом. За два года до выхода в свет «Дивана» в четвертой книги «Поэзии и правды» Гёте, вспоминая свои детские религиозные впечатления, о чем уже говорилось в третьей главе, так описал этот опыт: «Общая естественная религия, собственно, не нуждается в вере, ибо в каждом заложено убеждение, что великое творящее, все направляющее существо как бы кроется в самой природе, дабы нам легче было постичь его»[1584].

Это подспудное убеждение сложно поставить под сомнение. Оно настолько расплывчато, что сомнения его не затрагивают. Иначе обстоит дело с так называемыми откровениями. В личном опыте их не найти – в них можно только верить или нет. Это касается отдельных событий, таких как распятие Иисуса Христа, его воскресение или то, что он ходил по воде и воскрешал мертвых. Вера в то, что это случилось на самом деле, требует постоянной защиты от сомнений и сомневающихся, она нуждается в однородной групп единоверцев, которые поддерживают друг друга, общими усилиями оберегая свою веру. Поскольку неверующие или сомневающиеся одним своим существованием оспаривают веру верующих, такая вера принуждает своих последователей к миссионерству или даже фанатизму.

Во всем этом нет необходимости в случае так называемой естественной религии. С одной стороны, ее положения слишком неопределенны, чтобы подвергаться сомнению, с другой стороны, они настолько очевидны, что даже скептики ничего не могут возразить. В этой фундаментальной религии речь идет лишь о «верховном существе», которое «кроется» в целостности природы, а не являет себя миру в отдельном человеке, в ограниченном во времени, уникальном событии или тем более в письменном свидетельстве Откровения.