Но что же тогда означает «бесформенное» признание святого? Его можно обнаружить там, где признание или почитание выражены не в конкретной форме, а реализуются в том, как человек выполняет свои каждодневные обязанности. Здесь прослеживается тенденция к сакрализации человеческого труда, как она выражена в стихотворении «Завет персидской веры»:
В следующих строфах описываются базовые виды человеческой деятельности, начиная от погребения мертвых, включая работу на поле и заканчивая строительством дома и возведением оросительных систем. Повседневный труд, поддерживающий и обогащающий жизнь, предстает как неявное служение богу. Человек делает свою работу, выполняет свои обязанности, преследует свои цели, и если он делает это самоотверженно, с полной самоотдачей, то в его труде присутствует и нечто высшее – в нем присутствует животворящий дух. Так думал Гёте, и поэтому сам он тоже придерживался идеалов неявной святости.
Неявное – для Гёте это одна из главных тем в размышлениях о боге, абсолюте, трансцендентности. Изучив философию Плотина и других неоплатоников, Гёте после 1805 года разработал свою теологию и философию неявного, которая с этого времени имела решающее значение для всего его мировоззрения.
Гётевская критика Плотина – впервые на нее обратил внимание философ Герман Шмитц – была сформулирована в 1805 году, а опубликована несколько позже. Ее основная идея такова: «Нельзя досадовать на идеалистов древности и модерна за то, что они так настойчиво требовали почтения к единому, из которого все возникает и к которому следовало бы вновь все свести. Ведь животворящее и упорядочивающее начало, несомненно, до того утеснено в мире явлений, что едва может спастись. Но мы ограничиваем себя с другой стороны, если насильно переносим формообразующий принцип и высшую форму в некую сферу единого, ускользающего от наших внешних чувств и от разума»[1596].
«Единое» – это то, что обычно называют «богом» или определяющим все сущее «духом». В эмпирическом мире «единое» всегда «утеснено». Эта фраза предвосхищает весь драматизм материалистических и атеистических течений модерна: дух уже не найти ни в природе, ни в конечном итоге в человеке. И здесь не помогут попытки увести дух от «внешних чувств и разума», как они представлены в математических абстракциях и безóбразности метафизических умозаключений. В этом случае, вместо того чтобы все же попытаться узреть дух в реальности, он снова насильно втискивается в абстрактные и безóбразные системы. И такой подход как раз не устраивает Гёте. Дух, согласно гётевской максиме, можно если не постичь, то, по крайней мере, почувствовать в эмпирической природе. Для этого, однако, необходимо избавиться от платоновско-плотиновского предубеждения, подспудно влияющего на наше восприятие и по сей день. Необходимо перестать верить в то, что переход от идеи к действительности – это всегда уменьшение или понижение, подобно тому как понижается уровень при переходе от божественного творца к творению. Поэтому далее в своей критике Плотина Гёте пишет: «Однако духовная форма ничуть не умаляется, обнаруживаясь в явлении, – при том условии, конечно, что обнаруживается она, породив и расплодив нечто действительное. Порожденное никак не менее существенно, чем порождающее, напротив, преимущество живого акта рождения в том, что рожденное может быть лучше рождающего»[1597].