Одновременно подручные Сталина осуществляли подготовку нового судилища над «левыми». В самом начале 1937 года дело о «параллельном троцкистском центре» было сфабриковано. 24–30 января в Октябрьском зале Дома Союзов прошел процесс, на котором Пятаков, Серебряков, Мурадов и ещё десять человек, причисленных НКВД к выдуманному им «центру», были приговорены к расстрелу[50].

Теперь все внимание было обращено на «правых» и их бывших лидеров. Но назначенный на вторую половину февраля пленум ЦК партии неожиданно пришлось перенести. 21 февраля состоялись похороны Орджоникидзе, о действительной причине смерти которого стало известно только восемнадцать лет спустя, на XX съезде КПСС.

На следующий день после того, как урна с прахом Орджоникидзе была замурована в Кремлёвской стене, Рыкова вызвали на очную ставку с арестованными в 1936 году Шмидтом, Радиным и Нестеровым, уже «обработанными» ежовски- ми следователями. Для всех четверых это была встреча на грани (а может, уже и за гранью) безумия. Близкие Алексею Ивановичу люди (В.В. Шмидт не только работал с ним в правительстве, но они были и лично дружны; С.Н. Радин и Б.П. Нестеров являлись ближайшими сотрудниками в Секретариате СНК) давали теперь насквозь лживые показания против него.

Так и не опомнившись после фантасмагории этой очной ставки, которая как бы подвела итог его многодневного чтения присылаемых протоколов допросов арестованных «правых», Рыков оказался на пленуме ЦК партии. Он открылся в день Красной Армии — 23 февраля докладом Ежова по «делу Бухарина и Рыкова». «Сталинский нарком» — он скоро получит и этот титул — утверждал, что лидеры «правых» сохранили после 1929 года свою «подпольную организацию», ставили цель захватить власть и вступили в блок с троцкистами, антисоветскими партиями и меньшевиками. Затем, фактически с содокладом, содержавшим резкие политические оценки и обвинения против Бухарина и Рыкова, выступил Микоян. (Почти двадцать лет спустя, в 1956 году, А.И. Микоян оказал содействие в реабилитации дочери Рыкова. На вопрос Наталии Алексеевны, будет ли реабилитирован её отец, Микоян ответил: «Это вопрос политический, это мы будем решать, а не прокуратура. Он, конечно, никого не предавал и не продавал, да никто бы и не купил… Если бы он тогда удержался, то и сейчас работал бы…»)

О том, как шло обсуждение на пленуме этого «дела», косвенно свидетельствуют приведенные выше воспоминания Н.А. Рыковой-Перли. Из них видно, что кульминационным стал день, когда её отец в состоянии прострации неожиданно рано вернулся с заседания пленума домой. Теперь опубликован документ[51], позволяющий судить о том, что произошло на пленуме в тот день — 27 февраля.