– Как ваши сыновья относятся к тому, что их дед – герой? Вы ведь наверняка рассказывали им об их дедушке? Как и когда?

Бертольд задумался.

– Не помню точно, когда впервые рассказал им. Но главное, что я сказал им: «Вам всем обязательно нужно прочитать о нем». Дед – это не такое близкое родство. Вот что я сам знал о своих дедушках? Одного я вообще не застал, он умер еще задолго до моего рождения. А другой всё время болел. Они были для меня людьми из далекого прошлого. А если ты не застал человека живым, не соприкоснулся с ним, он для тебя всего лишь фигура из прошлого… Хотя для моих детей фамилия – тяжелая ноша, потому что она известна каждому. И все их спрашивают, не родственники ли они «того самого Штауффенберга». Это накладывает некие обязательства. Знаю по себе.

Человек должен быть известен своими делами, а не именем. Ведь с тобой сразу начинают связывать какие-то ожидания. Я всегда говорил сыновьям, что известная фамилия – это как кредит: если вовремя платишь проценты – это плюс, если нет – минус. Так что нужно платить проценты. В общем, мои сыновья послушались меня. Они очень много прочитали о своем деде – практически всё, что было напечатано. Но их восприятие прочтенного отличается от моего. Можно сказать, оно более отстраненное, ведь для них-то речь идет о постороннем человеке. С другой стороны, и моя близость с отцом не слишком велика…

– Если вернуться к фамилии…

– О… – Бертольд тут же перебил, словно сам пожалел, что отдалился от этой темы. – Конечно, должен признать, быть сыном героя Сопротивления сегодня намного лучше, чем сыном нацистского преступника. Но, с другой стороны, возьмем, к примеру, Никласа Франка. Если он скажет, что его фамилия Франк, то вряд ли кто-то сразу сопряжет его с тем самым Франком из Кракова. В 1958 году у нас был военный пастор Ганс Гиммлер, евангелист, у которого не было родства с Генрихом Гиммлером. Но он носил ту же фамилию. Так бывает. Но Штауффенберга знает каждый. У нас длинная фамилия. Такие фамилии помнят. И, конечно же, это бремя. Ведь было по-всякому. К примеру, теперь мне уже не нужно прятаться, но много лет назад были люди, которые считали меня сыном предателя, а заговор 20 июля – предательством. Просто большинство из них уже умерло. В моем роде войск – в танковых войсках – таких было мало. Но мне порой писали гадкие анонимные письма. Когда я проходил обучение в Америке, там вышла книга об отце и меня приглашали на все рекламные акции, возможно, поэтому она неплохо продавалась. Так получилось, что с годами интерес к антигитлеровской оппозиции рос. И вы пришли ко мне, чтобы снять меня, – это ли не подтверждение? Вроде бы война уходит в далекое прошлое, а интерес всё растет и растет.