Эпилог

Эпилог

Хак. Свежий березовый чурбан разлетелся напополам, брызнув душистым соком в лицо. Трофим Устинов вытер покрытый испариной лоб. Работа спорилась, поленница росла полешко к полешечку, ровненькая, как по линеечке. Не то что Трофимова горемычная жизнь. До революции мыкался, как говно в проруби, молодой был и глупый, искал, где легкую деньжонку урвать. Жульничал в карты, старушек обманывал, торговал чудодейственным эликсиром от всех болезней, который цыгане разливали в соседнем подвале, смешивая спирт, касторку, льняное масло и борную кислоту. Может, кому микстура и помогла, но после того, как двое пациентов отдали концы, Трофим не стал дожидаться разбирательства и подался в Москву. Прибился к банде таких же глупых и злых. Гремели столыпинские реформы, крестьяне валом перли в Сибирь, соблазненные дармовой землей и свободами. Господи, ну чистые дураки, а на дураке нажиться не грех. Тут и пришла дельная мысль курочить переселенческие сундуки. Непуганая деревенщина тащила с собой все нажитое добро, зашивая золотые червонцы в исподнее. Народу тьма, жаловаться некому. Дело быстро поставили на поток, всего и надо – наглости, жестокости и железочки поострей. Банда сменила лохмотья на костюмы с иголочки, разъезжала в экипажах, кутила в фешенебельных ресторациях. Славное было времечко, жалко, недолгое, жажда наживы застила глаза, поверили в безнаказанность. Местный городовой потребовал долю, а кто любит свое отдавать? Жадюгу, с шутками и прибаутками, посадили на нож. Ночью банду накрыли, Трофим получил восемь лет и угодил в Орловский централ, самую страшную тюрьму Российской империи. Сырость, холод, вши, издевательства, голод. Была и хорошая сторона: грянул четырнадцатый год, и побывка в тюрьме позволила Трофиму избежать мясорубки германских фронтов. А там уж пошли слухи о перевороте и свержении царя-батюшки Николашки. Власть взяли большевики, из кутузок стали выпускать отбывающих не по особо тяжким статьям. А у Трофима что? Пришитый полицейский пес. Кругом невиновен, жертва антинародного режима, как есть. Подался в Красную Армию, поближе к казенным харчам, вот только вместо отожратой хари угодил в самое пекло Гражданской войны. Дезертировал до первого боя, первый бой ведь и в последний превратиться могет. Хотел к белым уйти, там золотые погоны и дамочки интересной бледности. Но не ушел. Поумнел Трофим, заматерел, отыскал ватагу лихих людей, год наводили ужас в Орловщине, жгли, насиловали, убивали и грабили, жирели на крови и костях. Красные, сукины дети, меж тем начали одолевать. Трофим, не будь дурак, бросил банду. Дружков через месяц постреляли в балках возле Покровского, вбили бедовые головы копытами в пыль. Трофим обосновался на Брянщине, сошелся с тихой боязливой солдаткой, хозяйство завел. Золотишко награбленное припрятал до лучших времен, хотел, как уляжется, за кордон укатить. Устроился кочегаром, задарма чужому дяде уголь кидать. Похвалы имел, грамоты, подал заявку в партию, тихонечко жил, ждал сам не зная чего. И дождался. В сорок первом немец пришел, и закрутился для Трофима совсем иной коленкор. Рыбка-то где завсегда лучше ловится? Правильно, в мутной воде. Обжил Трофим брошенное лесничество, скупал краденое, обдирал до нитки голодающих матерей, убивал идущих в Локоть на рынок, телами свиней кормил, прибыльное и безотходное дело. Мечтал, война кончится, дом построит о двух этажах с колоннами и мезонином, купит автомобиль, слуг заведет, встретит достойную старость. А чего, намыкался – заслужил. Немцы порядок-то наведут, научат жить по-человечески этот дикий и бескультурный народ…