А поскольку я рассказывал им всё, что в голову взбредёт, то и допрашивать с пристрастием на экзамене тоже было бы глупо.
Я обычно поступал так. Высылал им за неделю до даты экзамена списки вопросов. А на самом экзамене предлагал выбрать любой из списка, давал время на подготовку минут сорок и потом приглашал желающих идти отвечать.
Студенты брали вопросы и садились думать, рыться в поисковых системах. Спустя какое-то время кто-то шёл отвечать. Студент садился напротив и чаще всего нервничал. Я понимаю, почему – у него было ощущение, что он ничего не знает по предмету. Это и не странно, учитывая, какая туманная эта дисциплина, особенно в моей подаче.
Он начинал отвечать, а я слушать. Он поглядывал мне в глаза, как бы сканируя мою реакцию. Я же слушал примерно тридцать секунд, потом задавал какой-нибудь вопрос. Если студент отвечал умно, я ставил оценку отлично. Если не очень, оценку «хорошо». Если вообще ничего не мог сказать, и я видел его первый раз в жизни, то удовлетворительно. Двойки я не ставил никогда.
Теперь же, когда я приходил на работу исключительно с похмелья, процесс упростился. Первым делом я спрашивал:
– Кого утраивает оценка «хорошо»?
Как правило, устраивала всех. И только изредка некоторые девушки, с робкими наивными взглядами, ещё по детской привычке верящие, что мир разумно устроен, не поднимали руки в ответ на мой вопрос и хотели «отлично». Они в самом деле готовились к экзамену, они читали книги, они думали, что это важно.
Глядя с бодуна и горечью на их нежные лица, я терпеливо выслушивал их ответы, не перебивая, и ставил «отлично».
Сегодня, после того, как все сдали экзамен, в аудиторию вернулись две студентки – из тех, кого утраивает автоматом «хорошо».
– Иван Алексеевич, – сказали они. – У нас тут для вас небольшой подарок!
– Ммм, – интересно, – обрадовался я, предвкушая коробку шоколадных конфет и какой-нибудь алкогольный напиток. Студенты, как поняли, что я запое, стали регулярно дарить мне всякий дорогие бутылки и, чаще всего – виски.
Они поставили на стол черный мусорный пакет со следами уличной грязи, видимо, до этого он стоял на тротуаре.
– Домашнее вино, – пояснила одна из них. – Наша мама делала!
– Спасибо, – ответил я, пытаясь скрыть разочарование.
Когда они вышли, я раскрыл пакет и обнаружил двухлитровую банку с мокрой крышкой из газеты, перевязанной бечёвкой. В банке на две трети багровела вонючая жидкость, недостающая треть разлилась по дну пакета.
Сняв крышку, я отхлебнул. Вкус был отвратительным. Я подошёл к окну с банкой. Там уже начинало темнеть, ранний снег окутал тротуары. Вспыхивали снежинки в желтом огне фар проезжающих машин, шли люди и смеялись. Весело горели витрины. Было в этом пейзаже что-то новогоднее.