Нож рванулся вперед так быстро, что за его движением сложно было уследить глазом.

Острая боль пронзила плечо Кармайкла.

— Здорово, правда?

Дэниэл поморщился.

— Вы все... все сломанные, — ответил он. — Каждый по-своему, но сломанные. И Эмезе. И Китти. И Джани. И Ференк, хотя я могу лишь догадываться, как именно. И Марица. И Ирвинг. И ты.

Цепи продолжали скручиваться, все сильнее с каждой минутой.

— И ломать кого-то дальше я не хочу. Говорят, сломанное не сломается. Это неправда. Сломаться может что угодно. И кто угодно.

Он даже не смотрел на торчащий в плече нож. Лишь продолжал оплетать девушку паутиной цепей.

— И ты? — спросила Ана.

Нож провернулся в ране.

Дэн закрыл глаза, кривясь от боли.

— И я. Был — уж точно. Но меня собрали и починили. Стерли ржавчину, смазали маслом и показали мне, как еще можно жить.

Он взялся ладонью за рукоять ножа и резко рванул его, выдергивая из раны.

— Кх-х... — А потом открыл глаза. — Жаль, что мы не увиделись до твоей смерти, Анастейша Сторм. Очень жаль.

Он сделал короткое движение, чтобы стряхнуть свою кровь с ножа на пол. А затем Дэниэл тяжелой походкой направился к висящей на цепях Анастейше.

— Мма-ах...

Ана прикрыла глаза. Цепи охватывали ее тело вдоль и поперек, сплетаясь причудливым узором, впивались в ее ступни, бедра, лоно, обматывались над и под грудью, фиксировали руки за спиной, обхватывали шею... Цепи — уже не проволока. Отголосок воспоминания — не более живой, чем андромейд.

— Ты знаешь, что... удар ножом во сне — метафора... пенетрации? Мне тоже жаль, Дэнни... Это было бы весело...

— Да... наверное... — эхом ответил Дэниэл.

Первый удар он нанес снизу, в живот. Здесь, в пространстве бессознательного, он убивал Анастейшу Сторм, вытесняя, выталкивая память о ней в сознание, снимая с Эмезе вину, перекладывая грех с ее души на свою. Память останется с Эмезе. Вина — с ним.