Пэт увидела, как Рус вытащил из искусно запрятанной в мотоцикл кобуры пистолет, проверил обойму и, поколебавшись, сунул оружие за пояс.

— Есть?

— Тебе какая разница?

— Если есть — дай!

— Зачем?

— А ты как думаешь? — огрызнулась девушка. — Дай!

— Иди к черту!

— Мы в одной лодке, дубина!

Рус хрюкнул, но промолчал: знал, что Пэт права. Не о себе девчонка говорит, а о всем вагоне. Все байкеры в одной лодке. Которая очень сильно раскачивается.

Разгоряченные гонкой, ошарашенные смертью Карбида, свамперы на какое-то время перестали следить за происходящим вокруг. Новости большого мира потеряли актуальность, все обсуждали гибель вожака, что делать с Пэт, перспективы Руса как нового лидера… и пропустили приходящие по новостным каналам сообщения. Кто-то, правда, заикнулся, мол, беспорядки перекинулись… но его заткнули. Не до тебя! Какие, к чертовой матери, беспорядки?! А когда вагон выкатил на Донской, было уже поздно.

На пересечении с Орджоникидзе байкеры уткнулись в наспех построенные безами баррикады. Хотели проскочить, кричали, что свои, что мирные, но в ответ — выстрелы. На Орджоникидзе окопались те, кто вырвался из блокпостов, из того ада, что устроили разъяренные аравийцы. Потерявшие друзей, легкораненые, контуженые, еще не получившие обещанного подкрепления, злые как собаки, безы открывали огонь по любому подозрительному скоплению людей.

Байкеры отступили, решив вернуться на Третье кольцо и уйти из опасной зоны по нему, но не тут-то было. Проехав с полкилометра по Донскому, они напоролись на толпу арабов. К счастью, не успев приблизиться к ней на расстояние выстрела. Развернулись, рванули направо…

И вновь уперлись в баррикаду.

И попали под перекрестный огонь защищающих свои дома жителей Болота.

Удар, направленный в голову, пришелся по касательной — Илья успел уклониться, поэтому ободранный дубинкой висок болел не очень сильно. Так, горел немного, но это ерунда. Больше беспокоила спина, точнее, левая лопатка, которую, кажется, успели резануть ножом. Или под которую успели сунуть нож. Или… Впрочем, и об этой ране Дементьев перестал задумываться едва ли не сразу, как почувствовал боль. Некогда было.

Илья бежал, прижимая к груди сумку с «раллером», а в голове его билась одна-единственная мысль:

«ИДИОТ!»

Нужно было добираться к Корнелиусу на такси. Брать тачку и ехать, не терять время. Но Дементьев решил перестраховаться, сбить вероятных преследователей со следа. Если машинисты СБА засекли точку входа в сеть, к Оглыеву обязательно придут. И шанс, что придут очень скоро, велик: по случаю беспорядков безы перешли на расписание военного положения, хоть и не объявили его, и на сигнал о работе ломщика среагируют быстро. Почему? Потому, что бунт — это не только стрельба на улицах. Бунт — это информация, это панические слухи и страшные подробности, ложь и правда, призванные подлить масла в огонь. Илья был достаточно опытен и понимал, что за аравийскими беспорядками обязательно кто-то стоит. И этот кто-то наверняка хочет, чтобы бои продлились как можно дольше, в идеальном случае — перекинулись на другие территории Анклава, а значит, его ломщики поведут свою войну, и за ними начнется охота. А разбираться, для чего ты ломал сеть, безы не станут.