Первыми были брошены коловороты и пешни. Я споткнулся об одну из них. Полетел в темноту. Отец не дал мне упасть.

Во многих местах лед был совершенно без снега. Казался проталиной. Убедившись, что это не вода, мы катились с разбегу, позволяя себе немного передохнуть. Несколько раз слышался треск льда, кто-то проваливался. Выбирался без вскриков и просьб. Каждый был за себя, помощи ждать бесполезно.

Волки шли следом. Они двигались неторопливо. Держались на расстоянии ста метров. Иногда внезапно пропадали, сливаясь с чистым льдом, вызывая у нас надежду. Но вскоре снова появлялись, четко выделяясь силуэтами на снежном покрове.

Отец бежал рядом, все время держал меня за предплечье. Как олениха подталкивал рогами олененка. Зорко всматривался вперед, старался уловить по звукам, где проталина и куда не стоит бежать.

Я просто перебирал ногами. Путался в валенках слишком большого размера. Слышал приглушенный топот впереди и старался не отстать. Не было мочи смотреть, голова бессильно свесилась. Глаза видели только белый лед, лед, присыпанный снегом, снег, снег, трещины и черные блестящие носки галош, попеременно сменяющие друг друга.

Я полностью доверялся отцу. Силы таяли. Казалось, что они тратятся даже на зрение, слух и дыхание. Закрывал глаза, бежал в темноте. Пытался не слышать. Надеялся, что тем самым сохраняю энергию. Но тяжелое дыхание отца окружало меня со всех сторон, проникало внутрь, подталкивало.

Ощущал, как кто-то впереди спотыкался и падал. Молча вставал и продолжал бежать, нагоняя остальных. Никто не хотел быть позади нас с отцом. Это было какое-то сумасшествие. Молчаливое, угрюмое. Сопение и хрипы, отхаркивание, кашель и плевки. С этими звуками кучка теней скользила в темноте.

— Наши! — крикнул кто-то.

Все стали поднимать головы и смотреть вокруг. Слева светились всполохи костра. До него было метров пятьсот. Всего! Но русло реки тянулось далеко вперед и только там разворачивалось. Рыбаки продолжали бег. Никто не хотел идти напрямик через лес. Казалось, волчьи глаза светились из зарослей.

Обессиленные мы подбежали к машине. Отец закинул меня в КУНГ и залез сам. Расстегнул ватник, подложил полу под меня, прижал. От печки шло тепло. Чтобы ощутить нечто большее, сил не было. Я уснул.

Проспал до обеда. Когда стало нестерпимо жарко, открыл глаза. Я был один.

Одел шапку и спустился с машины. Рыбаки собирались возвращаться за своими вещами. Отец улыбнулся и хлопнул меня по плечу:

— Ну что, сынок, пойдешь за рыбой?

Остальные смущенно отворачивались. Начинали снова копаться в мешках, доставали папиросы, закуривали. Косились исподлобья. Переговаривались между собой. Ко мне не обращались. Было стыдно.