Да, именно так – в положении. Поколение Марины Александровны отчего-то избегало слова «беременность», не говоря уж о «подзалете».
– В положении? – переспросила Марина Александровна. – Но… но это…
– Да, Марина Александровна. Они хотели пожениться. И его мама была очень рада.
Моя бывшая классная молча размешивала чай серебряной ложечкой.
– Знаешь что… – сказала она. – Я твоей подруге только добра желаю. Может, все не так уж плохо. Сколько ей лет?
– Тридцать три или тридцать четыре.
– Ну… Ну, пусть у нее все будет хорошо.
Я поняла – ничего другого от старушки не добьюсь.
Она сидела передо мной – очень элегантная седая дама в хорошо пошитом, а не купленном платье, с оренбургским пуховым платком на плечах, этакий дореволюционный стиль; возможно, в ее годы я тоже раздобуду вязаный пушистый платок. Возможно, буду делать безупречную укладку на седых волосах. Я помнила этот платок – зимой она повязывала его в стиле «русская красавица» и нарочно под него делала шиш из волос не на затылке, а на макушке. Но лицо со времени нашей последней встречи изменилось, обвисло, и сама она, кажется, стала ниже ростом.
Ей оставалось жить совсем немного.
Нужно было уходить.
Так, как я ушла из дома, когда помирала бабка.
Смерть – странное событие. Иногда вызывает любопытство, хочется услышать медицинские подробности, иногда – отвращение (я видела, как алкаш свалился с тротуара под колеса машины, видела лужу крови, но никаких шагов смерти заранее не уловила), а иногда притягивает и гипнотизирует. А вот смерть Станислава разбудила во мне азарт.
Марина Александровна…
Я не могла ее спасти, я могла только пожелать легкого и безболезненного ухода. Можно ли помешать осеннему листопаду? Вот именно так – спокойно, без суеты, даже по-своему красиво…
И я знала, что никогда больше не приду в этот дом. Не захочу увидеть, как она теряет осанку, острый и уверенный взгляд, точные движения рук. Да она и сама вряд ли пожелает, чтобы ученики наблюдали за процессом распада.