– Хорошо возвращаться? – Оливье передал Гамашу и Рейн-Мари охлажденный чай.

Гамаш улыбнулся:

– Всегда.

Они прошлись по деревне и наконец сели за один из выставленных на тротуар столиков бистро, чтобы посмотреть детские гонки. К ним присоединились Питер и Клара, заказали выпивку.

– Поздравляем с юбилеем, – сказала Клара, поднимая стакан с имбирным пивом.

Они чокнулись.

– Давно хочу попросить вас кое о чем, – сказала Рейн-Мари, наклоняясь над столом и кладя теплую ладонь на руку Клары. – Можно увидеть вашу последнюю работу? Я имею в виду портрет Рут.

– С удовольствием вам покажу. Когда?

– А почему бы не сейчас, ma belle?[91]

Две женщины допили пиво и удалились, провожаемые взглядом своих мужчин. Они открыли калитку и прошли по петляющей тропинке к дверям коттеджа.

– У меня к вам вопрос, Питер, – сказал Гамаш. – Прогуляемся?

Питер кивнул; у него вдруг возникло такое чувство, будто его вызвали в кабинет начальника. Они вместе пересекли деревенский луг, потом по молчаливому согласию поднялись по рю Дю-Мулен и зашагали по тихой грунтовой дороге под шатром зеленых листьев.

– Вы не знаете, в какой кабинке была сделана та надпись о вашей сестре?

Этот вопрос мог бы прозвучать как гром среди ясного неба, но Питер ждал его. Предполагал его услышать многие годы. Он знал, что в конечном счете кто-нибудь да задаст его.

Он прошел молча несколько шагов, пока звук смеха из деревни не перестал быть слышен.

– По-моему, это была вторая кабинка от входа, – сказал наконец Питер, глядя на свои сандалии.

Гамаш помолчал несколько секунд, потом спросил:

– И кто это написал?

Эту яму Питер обходил всю жизнь. Она превратилась в пропасть, а он все продолжал огибать ее, заранее сворачивая в сторону, чтобы не оказаться у края, не свалиться. И вот теперь она оказалась прямо перед ним. Зияющая и темная. И обойти ее было невозможно. Она никуда не делась с годами, она лишь увеличилась.

Он знал, что мог бы солгать. Но он устал от лжи.