Глядя на экран, Робин понимала, что ее ответ будет воспринят как окончательный. Кольцо, знак помолвки, лежало там, где было оставлено, – в книжном шкафу, на стопке старых пособий по бухгалтерскому учету. С того дня, когда Робин его сняла, никто из двоих к нему не прикасался.

– Возлюбленные братия… – заговорил настоятель Вестминстера.

Вспомнила Робин и тот день, когда Мэтью впервые пригласил ее на свидание; она бежала домой из школы, полыхая волнением и гордостью. Вспомнила, как хихикала Сара Шедлок, приваливаясь к Мэтью в пабе города Бат, а Мэтью слегка хмурился и отстранялся. Ей на ум пришли Страйк и Элин… а они-то при чем?

Она вспомнила, как Мэтью, мертвенно-бледный, дрожащий, приехал в больницу, где ее продержали в течение суток после изнасилования. В тот день он не пошел на экзамен, чтобы сидеть подле нее, – даже не поставил в известность деканат. Его мать была недовольна. Переэкзаменовку назначили на лето.

В 21 год я не понимал того, что знаю сейчас: другой такой, как ты, нет на целом свете и я никого не смогу полюбить так, как тебя…

А Сара Шедлок повисла у него на шее, когда он – без сомнения, пьяный – изливал на нее откровения насчет Робин, которая страдала агорафобией и не давала к себе прикасаться…

Звякнул мобильный. Робин машинально подняла его с дивана и прочла:

Так и быть, поверю.

Смысл прочитанного до нее не доходил; она опустила телефон, оставив сообщение без ответа. До чего же трагическое зрелище представляет собой плачущий мужчина. У Мэтью покраснели глаза. Плечи вздрагивали.

– Мэтт, – тихо выговорила Робин, тронутая этими беззвучными рыданиями. – Мэтт…

И протянула руку.

38

38

Dance on Stilts[69]

Небо окрасилось цветом розового мрамора, но народ не спешил расходиться. На тротуары высыпал миллион лондонцев и приезжих в красно-бело-синих шляпах, пластмассовых коронах, с флагами Соединенного Королевства; надувшиеся пивом шуты тащили за руки детишек с размалеванными физиономиями, и все эти толпы подпрыгивали и плыли на волнах слезливых сантиментов.