– Я знаю, о чем ты думаешь. Но нашего с тобой я не убивала. Нет-нет.

– Не начинай, Шарлотта, – отрезал он, чувствуя, как земная твердь разверзается у него под ногами.

– Я потеряла…

– Избавь, – угрожающе бросил он. – Мы не будем мусолить события двухлетней давности. Меня это не интересует.

– Я прошла обследование у мамы…

– Сказано тебе: меня это не интересует.

Ему не терпелось уйти, но она почему-то сделалась еще бледнее, губы дрожали, а в лицо ему смотрели эти полные слез, жутко знакомые зеленые глаза в золотистую крапинку. Огромный живот казался инородным телом. Страйка бы не удивило, если бы Шарлотта, задрав майку, вытащила из-под нее подушку.

– Дорого бы я дала, чтобы они были от тебя.

– Что за фигня, Шарлотта.

– Будь они от тебя, это составило бы мое счастье.

– Не надоело врать? Ты никогда не хотела детей – равно как и я.

Слезы закапали ей на щеки. Она смахнула их трясущимися пальцами. Мужчина за соседним столиком делал вид, что не обращает на них внимания. Шарлотта, всегда гиперчувствительная к тому впечатлению, которое производит на окружающих, посмотрела на этого любопытного так, что он поспешил уткнуться в тарелку с тортеллини, а сама отщипнула кусочек хлеба и положила в рот, не переставая лить слезы.

В конце концов она запила хлеб водой, а потом, указав на живот, прошептала:

– Как мне их жаль. Жалость – вот мое единственное чувство. Мне жаль этих крошек потому, что их мать – я, а отец – Джейго. Нечего сказать, многообещающее начало жизни. На первых порах у меня было желание убить себя, не убивая их.

– Ну зачем же себе потакать, – холодно сказал Страйк. – Ты еще сможешь принести им пользу, разве нет?

– Я не хочу и никогда не хотела приносить пользу. Я хочу свободы.

– Свободы покончить с собой?

– Да. Или вернуть твою любовь.

Он наклонился к ней:

– У тебя есть муж. Скоро ты родишь ему детей. А у нас с тобой все кончено.