– Скажи мне вот что, – сказал Страйк и помахал спичкой, чтобы потушить огонек. – Ты когда-нибудь задумываешься, в каком направлении движется агентство?

– Что ты имеешь в виду? – Робин явно встревожилась.

– В день открытия Олимпиады мой зять учинил мне допрос с пристрастием, – сказал Страйк. – Разглагольствовал о достижении того рубежа, за которым мне больше не придется топтать улицы.

– Но ты же так не захочешь, верно?.. Погоди, – занервничала Робин. – Ты что, собираешься меня сослать в офис, к письменному столу, чтобы я отвечала на телефонные звонки?

– Нет, – ответил Страйк, отгоняя от нее клубы дыма. – Я просто хотел узнать, думаешь ли ты в принципе о будущем.

– Ты хочешь, чтобы я ушла? – еще больше встревожилась Робин. – Чтобы занялась элементар…

– Да нет же, Эллакотт, черт возьми. Я просто спрашиваю, задумываешься ли ты о будущем, вот и все.

Он наблюдал, как Робин откупоривает маленькую бутылку.

– Конечно задумываюсь, – неуверенно сказала она. – Надеюсь, мы сможем слегка оздоровить баланс, чтобы не высчитывать гроши, но я люблю, – дрогнувшим голосом выговорила она, – свою работу, и ты это прекрасно знаешь. Мне больше ничего не нужно. Выполнять свои обязанности, двигаться вперед… и, быть может, сделать агентство лучшим в Лондоне.

Ухмыляясь, Страйк чокнулся своим пивным стаканом о ее шампанское:

– Тогда имей в виду: помыслы у нас абсолютно одинаковы, а пока я буду тебе излагать следующую мысль, вполне можешь чуток выпить, идет? Тиган сумеет вырваться только минут через сорок, а потом надо будет как-то убить время до вечерней поездки к ложбине.

Прежде чем договорить, Страйк проследил, чтобы она сделала глоток шампанского.

– Напускать на себя бодрый вид вопреки всему – это непродуктивно.

– Ну, здесь ты ошибаешься, – возразила ему Робин. Пузырьки шампанского лопались у нее на языке и вроде как придавали ей смелости, хотя еще не ударили в голову. – Иногда, напуская на себя бодрый вид, ты реально себя подстегиваешь. Бывает, налепишь смелое лицо и шагаешь навстречу миру, а через некоторое время даже играть больше не приходится – это ты и есть. Надумай я ждать от себя готовности выйти из дому… ну, ты понимаешь… меня бы сейчас тут не было. Нет, мне требовалось выползти на свет до наступления внутренней готовности… А иначе я до сих пор торчала бы в четырех стенах. И между прочим, – она посмотрела ему в лицо своими красными, опухшими глазами, – я работаю с тобой два года, и – мы оба это знаем – любой врач велел бы тебе больше полеживать, подняв ногу вверх, а ты вкалываешь как проклятый.