Страйк встал, ухмыляясь:
– А ты пораскинь мозгами. Я сейчас буду звонить Иззи – пусть знает, что Тиган проговорилась насчет виселиц.
Он затерялся среди толпы в поисках тихого места, откуда мог бы сделать звонок, оставив Робин с ее уже теплым шампанским, которое она задумчиво раскручивала в миниатюрной бутылочке. Мучительные попытки соединить разрозненные сведения не дали результатов; через несколько минут она сдалась и с наслаждением подставила лицо ветерку, который ласково трогал ее волосы.
Несмотря на усталость, рухнувший брак и совершенно обоснованные дурные предчувствия насчет предстоящих раскопок в ложбине, сидеть здесь было приятно. Ее обволакивали запахи ипподрома: мягкий пьянящий воздух с беговых дорожек, дух лошадей и кожаной упряжи, шлейфы духов, тянувшиеся за женщинами в сторону трибун, и аппетитный дымок из фургона, где готовили бургеры из оленины. Впервые за минувшую неделю Робин почувствовала настоящий голод.
Она взяла со стола пробку от шампанского и стала крутить ее в пальцах, вспоминая другую пробку, ту, которую сохранила со дня своего совершеннолетия: тогда на каникулы приехал домой Мэтью с толпой новых друзей, включая Сару. Оглядываясь назад, Робин понимала, что родители хотели устроить большое торжество, когда ей исполнился двадцать один год, чтобы компенсировать несостоявшийся праздник по поводу ее выпуска.
Страйк задерживался. Возможно, подумала Робин, Иззи выдавала ему дополнительные подробности, раз повод к шантажу все равно перестал быть секретом, или же просто не хотела, чтобы он вешал трубку.
Эта мысль слегка пугала. Робин стало не по себе от таких раздумий и еще более неловко, когда эту мысль вытеснила другая:
Страйк привлекал на редкость эффектных женщин, при его-то медвежьей внешности, при его волосах, которые – она сама слышала – он называл «лобковыми».
– Иззи не берет трубку, – сообщил он сквозь сжатые зубы. – Оставил ей сообщение. Хватай бургер и пошли. Я поставил десятку на Бурую Пантеру. И на выигрыш, и на место.