В гостиной чадила керосинка. Свечи берегли, запас их кончался.
— Для тебя, Мишенька, я тоже когда-то розовый связала. Матушка твоя, Ольга Всеволодовна, Царствие Небесное ей, голубушке, девочку ждала. Живот был круглый, широкий, по всем приметам девочка. Но нет, родился ты. А как Наточку носила, так все наоборот, живот огурцом. Думали, мальчик. Для Наточки я и связала голубой, — бормотала няня, сидя на краю дивана, перебирая в полумраке свои ветхие сокровища. — Видишь, я их все храню, вот твой, вот Володюшкин, — няня всхлипнула и перекрестилась, — а вот Танечкин, Андрюшин. Только моль поела. Уж я её, проклятую, и лимонными корками, и лавандой. Смотри, твои первые носочки, а это платьице Наташино, панталончики, пинетки.
Профессор задремал под бормотание няни, и во сне с лица его не сходила счастливая спокойная улыбка.
Стрельба продолжалась, то тише, то громче, но уже никто от неё не вздрагивал. Привыкли.
— Федор Фёдорович, это вас, — разочарованно сказал Андрюша и протянул трубку.
— Как здоровье профессора? — спросил знакомый голос.
— Благодарю вас. Все хорошо.
— Если что-нибудь понадобится, телефонируйте.
— В доме очень холодно. Опять погас свет.
— Да, — сказал Мастер, — у нас теперь тоже.
— У вас? — изумился Агапкин.
— По всему центру. Вы разве не слышите, что происходит?
— И когда же всё это закончится? — мрачно спросил Агапкин.
Минуту он слышал только треск в трубке и чувствовал ухом, щекой неодобрительное молчание своего собеседника.
— Успокойтесь, — произнёс наконец Мастер, — возьмите себя в руки. Предстоит ещё много испытаний, куда более суровых, чем нынешние. Уличные бои продлятся недолго. Надеюсь, вы помните, в чём на сегодня заключается ваша главная обязанность?
— Да, разумеется.
— Не забывайте о животных. Навещайте их чаще. Их вы тоже должны сохранить. Телефон пока исправен, если будет в чем-нибудь нужда, сообщите.
— Да. Благодарю вас.
«Я не сказал, что Таня родила, — вдруг подумал он, — я не сказал, а должен был».
В эту минуту он почти ненавидел Матвея Белкина, Мастера, учителя, благодетеля.