— У нас? Ты сказал, у нас? Значит, все-таки поможешь?

— Я ничего тебе не обещал и участвовать в твоих дурацких играх не буду.

— Не будешь? А зачем в таком случае ты вытащил на свет Божий свою говорящую стекляшку?

— Извини, Федя, это не твое дело. Просто мне понравилась женщина, захотелось ее порадовать. Ну, так почему ты думаешь, что эпоха Хзэ кончилась?

— Его куклы быстро ломаются. Они выдают себя гримасами бесноватых. Он не может создать полноценное орудие с высоким интеллектом. Каждая попытка сотворить орудие заканчивается провалом. Получаются тупые кохобы. Но главное, ему нужен препарат. Ты понимаешь, что это значит?

— Федя, это ничего не значит. Он всегда хотел единолично владеть и распоряжаться препаратом.

— Да. Но теперь он пожелал использовать его для себя.

— Он врет. Он никогда не открывает своих истинных намерений. Препарат ему противопоказан, и он понимает это не хуже нас с тобой. Или ты думаешь, он настолько ослаб, что возомнил себя человеком?

— Именно так, Дассам. Он ослаб. Он спешит, паникует. У него нет новых идей.

— Федя, у него есть идея.

— Война между мужчинами и женщинами? Дассам, но это бред. Идея тупа и бесплодна, как и его куклы.

— Он почти нашел орудие с высоким интеллектом.

— Кого ты имеешь в виду?

Зубов заметил, что голос Агапкина дрогнул. Впереди, в блуждающих лучах, возникла лестница. Старики ускорили шаг.

— В-вот, уже п-пришли, — прошептал Рустам на ухо Ивану Анатольевичу.

— Ты знаешь, о ком я говорю, — сказал Дассам, — ты также знаешь, что вмешиваться нельзя, никому, тебе тем более. Это ее выбор. Если она согласится, за такого адепта он точно получит отсрочку. Молись, чтобы она отказалась.

Старики остановились в нескольких метрах от лестницы. Агапкин вдруг заговорил по русски:

— Ты, старый злобный огрызок, мало тебе четырехсот лет? Так ни хрена ты не понял! Грязная бесчувственная ледышка! Вот поэтому тебя не отпускают! Я уйду к белому всаднику, а ты останешься, будешь тут дворником еще тысячу лет!

Пыхтя, отдуваясь, Агапкин стал карабкаться вверх по лестнице. Дассам стоял внизу, задрав голову, придерживая иссохшей рукой свою ушанку и кричал слабым, сиплым голосом по русски:

— Федя, подожди, куда ты полез? Ты не сумеешь сам открыть люк, он тяжелый!