Молодые прокуроры записывали его выступление, как лекцию в институте. Задумавшись, профессор выпил воды и сказал:

— Не вздумайте только считать себя опытными прокурорами. Вам надо еще учиться и учиться… Зазнайство, дорогие мои, скверная вещь. Особенно в наши дни — чудесные и трудные дни тридцатых годов двадцатого века. Я думал над этим, слушая ваши отчеты. Вы не должны успокаиваться. Не должны этого делать и мы. Каждый ваш недостаток, упущение надо заметить во-время и во-время раскрыть, чтобы они — эти упущения не превращались в гнойник, не разбухали… Нельзя зазнаваться, удовлетворяться достигнутым. Нельзя на ходу спать, теряя бесцельно дни и ночи… Добился малого? Сделал недостаточно? Так двигайся, действуй, работай больше, вникай глубже. Следствие, за которое ты взялся, веди тщательно, ревностно, не создавай волокиту, не откладывай со дня на день. Не так ли? — Профессор обвел взглядом присутствующих, как бы желая понять, доходят ли до них его советы, не наскучил ли он слушателям. Он чуть усмехнулся. — Да, товарищи, горькие слова напоминают лекарство, а сладкие, приятные слова — мед. Но не забывайте, что туда подмешан и яд. Я хочу вас видеть здоровыми. Не сердитесь, что я отнимаю у вас так много времени, но я хотел бы еще кое-что вам сказать…

— Пожалуйста, учитель, говорите… Просим… — раздались голоса.

Профессор снова задумался. Он смотрел то на одного прокурора, то на другого. Они сидели перед ним возмужавшие, посуровевшие. Кое-кто курил, кое-кто рылся в своем новом, набитом бумагами портфеле, — работники, самостоятельные люди. А он все еще видел в них вчерашних студентов. Как внимательно слушают его «мальчики»! Это доставляло радость профессору, и успокаивало его больное сердце. Он чувствовал себя сегодня крепче, здоровее. Может быть, болезнь настроила профессора на сентиментальный лад, что он все воспринимал сегодня очень обостренно. Впервые, кажется, с такой отчетливостью он понял, что жизнь прожита не зря, она была полезна для общества, для людей. Как седой садовник любуется выращенными им плодами, так любовался старый профессор этими молодыми людьми, заполнившими огромную комнату. Как ярко и выразительно горят их глаза, как внимательно они слушают. И Меликзаде заговорил так, будто давая последние наставления любимому сыну. Опершись руками о стол, он стоял бледный, изможденный болезнью и торопливо, боясь упустить что-либо, делился своими мыслями и наблюдениями.

— Лучше совсем не знать, чем знать наполовину. Нет ничего хуже половинчатости. А мне известно, что некоторые молодые юристы ни разу не раскрывали на местах те книги, которые закрыли здесь, окончив юрфак. Оправдываются они почти одними и теми же словами: «Столько дел, что просто утопаю в них». Я беседовал с одним товарищем. Он мне сказал: «Нет времени даже письмо написать».