— Полозов знает?— спросил Алешку Могутченко, чувствуя себя неловко под взглядом ждущего немедленного решения паренька.

— Я ему начал рассказывать, но он куда-то торопился,— дипломатично, не желая, чтобы его слова прозвучали как жалоба на Полозова, ответил Алешка.

— Неужели Полозов не обратил внимания?— недоверчиво переспросил Могутченко.

— Нет, что вы,— вступился за Полозова Алешка.— Просто торопился. Он только мне сказал, что лошадь на мертвое тело, то есть на покойника, ни за что не пойдет.

— Значит он сказал, что лошади возчиков не пошли бы через переезд, если бы там был покойник?— радостно ухватился за эту мысль Могутченко.

— Да, а что?

— Так это же великолепно!— весело воскликнул начальник отдела и от радости ударил ладонью о колено:— Ты говоришь, Алешка, что лошади были очень усталые?

— Вконец измучены,— подтвердил тот.— Целый день восемнадцатиаршинные бревна возили.

— Далеко от переезда стоял этот сукин сын на деревяшке?

— Сажени две, не больше,— уверенно определил Алешка.

— Ты это точно знаешь?

— А как же! Я уже был в Папиненках,— ответил комсомолец и с горечью добавил:— Поагитировал.

— Ну и каковы результаты?

— Послали по матушке и хотели намять шею.

— Правильно. Так и должно быть,— подтвердил Могутченко.— А все же тебе, Алеша, нужно еще раз сходить в Папиненки.

— Ну их к черту,— отвернулся в сторону Алешка.

— Значит, ты хочешь, чтоб лесозаготовки сорвались? Ведь в лесосеках завтра загудят об этом происшествии.

— А что я там делать буду? Опять агитировать?

— Нет, ругаться. И крепко ругаться, как только сможешь.

— Набьют не только шею, но и морду,— убежденно сказал Алешка.