— Арестованных прикажете там оставить или как?— спросил отделком.

— Казарму надо прибрать,— поняв невысказанную просьбу отделкома, ответил Полозов.— Бойцы всю ночь на ногах. Свободные от наряда пусть отдыхают.

— А арестованные?..— начал Козаринов.

— А им не обязательно на нарах лежать,— резко перебил отделкома Могутченко.— Внесите их сюда. И на полу полежат до прибытия спецвагона.

Бандитов втащили в комнату, развязали им руки и устроили поудобнее на полу. Хотя «Угодник» и не был ранен, удары Леоненко и трепка, которую задал ему Немко, стоили обычного ранения. Пожалуй, из всех трех он наиболее нуждался во врачебной помощи.

Могутченко позвонил дежурному по станции и, узнав, что паровоз с арестантским вагоном прибудет минут через двадцать — тридцать, сказал, обращаясь ко всем троим:

— Терпите, «вояки», через полчаса вас настоящий врач подремонтирует.

— Перед расстрелом, значит, подлечить решил, господин начальник,— отозвался с пола Павел Когут.

Полозов взглянул на него и с удивлением вынужден был признать, что ночные передряги и простреленная нога не сломили его. Павел Когут сейчас выглядел значительно бодрее, чем тогда, когда его выводили из предбанника.

Могутченко не успел ответить на ядовитое замечание раненого. Его опередил Сергей Когут:

— К сожалению, таков закон. Хотя для такой гадины, как ты, стоило бы отменить.

— Спасибо, братец,— смиренным тоном ответил Павел Когут,— порадел родному человеку.— Он явно издевался над братом.— Закон хороший. Пока лечат, пока суд да дело, всякое может случиться.

— Ничего не случится,— жестоко ответил Сергей Когут.— Подлечат тебя дней за пять-шесть, на нас, Когутах, раны быстро зарастают. А суда тебе ждать не придется. Это уж я постараюсь. Если надо будет — архивы подниму.

— Это какие еще архивы?— не скрывая тревоги, поднял голову Павел.

— Забыл? Все харбинские газеты писали, что тебя в двадцать первом трибунал заочно приговорил к вышке.

— Значит, в силе еще эта прибаутка,— улыбнулся Павел Когут. Но усмешка вышла кривой, а голос явственно дрогнул. Опираясь руками о пол, он подтянул раненую ногу и сел в углу комнаты, привалившись спиной к стенкам.

— Ты, пес, скажи мне, как ты осмелился руку на родного брата поднять?— понизив голос, спросил Сергей, глядя на него ненавидящим взглядом.

— Не хотел я этого,— после долгой паузы ответил Павел Когут, глядя в пол.— Случайно это получилось. Он, Данило-то, первый за револьвер схватился. Оборонялся я...

— А от Гали ты тоже оборонялся?— с той же обжигающей ненавистью допрашивал Сергей Когут брата.

Этот вопрос изменил ход разговора и словно зарядил Павла Когута новым запасом ярости.