Напрасно сидел тогда «дядя Ваня» в отделе кадров Кондопожского целлюлозно-бумажного комбината — Бойков на дежурство не пришел.

— Жаль, — спокойно сказал «дядя Ваня» начальнику отдела кадров, — жаль, что он не пришел. С удовольствием бы познакомился с этим сговорчивым парнем.

Он холодно простился, вышел на улицу и заспешил к дому, где жил Бойков. Обыск, разрешение на который было получено накануне, не дал никаких оснований считать, что Бойков — это Блохин. Хозяйка дома, в котором он снимал две комнаты, только и рассказала, что несколько дней назад к нему приезжала старушка, переночевала, а на другой день куда-то уехала на санях и больше не вернулась. До этого у него провел ночь какой-то строгий «господин», которому на санях доставили несколько чемоданов, а потом и тот уехал.

Все это усиливало подозрение, что все-таки речь идет о Блохине, и снова на допрос был приглашен Купфер. Он по-прежнему категорически отрицал, что знает Блохина. Тогда Потапов сказал:

— Вы — соучастник убийства, член шпионской организации. Еще сегодня вы будете отправлены в Ленинград, где предстанете перед военным трибуналом.

Франц Купфер побледнел, хотел что-то возразить, но его сразу же увели, и через час под строжайшей охраной он был посажен в «Полярную стрелу». Этим же экспрессом в Ленинград отправился и «дядя Ваня», в то время как Короткое вместе с тремя другими ленинградскими сотрудниками госбезопасности остался в Кондопоге.

«Полярная стрела» приходит в Ленинград вечером, и Курилов мог сразу же начать допрос Купфера. Как затравленный волк, оглядывался тот по сторонам просторного, ярко освещенного кабинета, руки у него дрожали, но губы были плотно сжаты. Курилов сразу же приступил к делу.

— Предупреждаю, что жду правдивых ответов. Будете лгать — допрос прекращу, а весь материал, собранный предыдущим дознанием, немедленно передам в военный трибунал, указав, что вы сознательно мешали принять меры к задержанию убийц и шпионов. Это усугубит вашу вину… А вы уже предупреждены и знаете, что вас ожидает. Теперь ваша судьба в ваших собственных руках, и если будете откровенны, сможете ее облегчить. Советское право и в преступнике видит человека, которого не должно потерять общество. Разумеется, при условии, что он сам в меру своих возможностей способствует устранению или уменьшению того вреда, который нанес государству. Говорю с вами откровенно: у вас такая возможность еще есть. Нам многое известно: и то, например, что вы были судимы за тяжелое телесное увечье, которое нанесли случайному знакомому; за пьяные драки и другие хулиганские поступки вам запрещено проживать в Ленинграде. Мы знаем также, что вы все-таки приезжали в наш город к своему дяде, который является членом разведывательной группы и ярым врагом советского государства, за что и будет отдан под суд. И хотя горькому пьянице он и не очень доверял, тем не менее установлено, что именно по его требованию вы предоставили убежище крупному преступнику Аркадию Блохину или Александру Бойкову, что одно и то же, и помогли ему скрыться, хотя знали, что его ищут. Затем вы помогли уйти от правосудия немецкому шпиону — организатору группы разведчиков и убийц Курту фон Лотнеру. Одновременно вы способствовали укрытию похищенных драгоценностей, в чем участвовала тетя Блохина — Анастасия Конрадовна Блохина. Ваша вина велика, и только вы можете ее или усугубить, или облегчить. Даю вам на размышление десять минут. Понятно?