— А что говорят в райпищеторге?

— Там траур. Многие, как выясняется, частенько к Никифоровой наведывались. Отоваривались не только дефицитом.

— Ясно, — сказал Миронов. — Но требуется еще кое-что выяснить по делу. Например, кто и когда был уволен?

— Уволен ученик мясника. Некто Никулин.

— Есть по этому поводу какие-то суждения?

— С такого места так просто не уходят, — сказал Степин. — Не уходят, даже если их схватят за руку.

— Согласен. А что говорят об этом ученике?

— Боролся, говорят, за право вольно жить и кое-как работать.

Миронов помолчал.

— Эту информацию передайте в ОБХСС, — сказал майор. — Работу по магазину продолжайте. А вы, Владислав Васильевич, — обратился он к Даниялову, — займитесь другим магазином — галантерейным. Насколько мне известно, там у них переучет, так что все они будут на месте. Помимо допросов, возьмите у них справку о поступлении в магазин желтых перчаток.

— Слушаюсь, товарищ майор.

Едва он вышел, как позвонил Осокин:

— Занятные новости, товарищ майор. Только что закончил разговор с комендантом общежития Каниной Марией Никитичной. К ней, оказывается, приходила мать горьковчанина — Овчинников его фамилия — и просила выделить комнату для молодых на недельку.

— Ну и как, выделила?

— Отказала.

— Узнайте об этом Овчинникове все. А коменданта предупредите о неразглашении состоявшегося разговора.

— Я уже все сделал, Алексей Павлович. И в комнате Овчинникова побывал. Там сейчас нет никого. Комнату открыла комендант своим запасным ключом.

— Где Овчинников?

— Комендант не знает, спрашивали на вахте, говорят, что не видели. Вещи все на месте. На тумбочке вскрытое письмо из Горького, пишет девушка, она ждет его. Свадьба готовится.

— В общежитии оставьте Суркова. Его задача — немедленно информировать в случае появления подозреваемого. А сами приезжайте в управление, затем сегодня же вылетайте в Горький. Допросите мать Овчинникова и девушку. Держите меня в курсе. Жду от вас звонка в любое время суток.