— Перемены уже произошли. В твоей жизни, моей, если ты считаешь их плохими, то… мне остается лишь сказать: очень жаль, потому что я их считал — хорошими, — не скрывая разочарования и недовольства, заметил Вадим и пошел на кухню ставить чайник.

Лика поплелась за ним, смущенная его недовольством и своей настойчивостью.

— Ты обиделся?

— Нет, — бросил, не глядя на девушку. Разлил кипяток по чашкам и положил пакеты с заваркой.

— Я испортила тебе настроение?

— Да. Согласись очень неприятно с утра получить обвинение в несуществующих грехах, вместо ожидаемого: `доброе утро', - сказал, разглядывая заварочный пакет в чашке.

Вадим делал вид, что расстроен претензиями, поведением девушки, а сам думал о том, что можно извлечь из этой ситуации. Мышление дельца, в данный момент сослужило ему хорошую службу: оно указало ему верное направление разговора, чтоб получить необходимое и исполнить свою задумку.

— Вадим, я понимаю, что задеваю слишком серьезную и неприятную для тебя тему. Но я не могу молчать — мне страшно. Я знаю тебя, вижу на что ты способен. И если ты зол на Егора Аркадьевича даже заслуженно… конечно заслуженно, без сомнения твоя неприязнь имеет вескую причину… ты сотрешь их, раздавишь — сможешь. Ты очень сильный, решительный человек… Но не надо, не трогай их, пожалуйста, чтобы они не сделали, чтобы не совершили. Будь великодушен — прости. Ты можешь, я точно знаю. Ты не такой холодный, как кажешься, ты очень добрый, великодушный человек — прости их. Сам почувствуешь, как станет легче на душе. Обида разъедает человека, а прощение спасает. Спаси себя, пожалуйста, Вадим.

Девушка молила и судя по позе, готова была встать на колени выпрашивая милости и спасения… своим же палачам.

`Знаешь ли ты, о чем просишь? Ради кого готова унизится? — нахмурился мужчина.

— Положим, у меня действительно есть претензия к брату и его семье. К жене, — повернулся к Лике Вадим, уставился изучающее, взвешивая степень давления которое можно оказать на девушку. — Но причем тут ты?

— Ты собираешься мирно решать вопрос?

— Я похож на киллера?

— Извини, Вадим, я не хотела тебя обидеть…

— А ты и не обидела, скорей удивила. Чего ты добиваешься, развивая эту тему?

— Покоя. Для тебя. Я не хочу, чтоб ты потом чувствовал себя отвратительно, чтоб тебя ела совесть…

— Моя совесть хорошо натаскана, она меня не кусает, — заметил Греков жестким тоном, после которого обычно у оппонентов не возникало желания продолжать прения. Но Лика хоть и испугалась, сжалась и опустила голову, все равно упрямо продолжила:

— Вадим нельзя множить зло, пойми — это тупик. Ты думаешь, что воздаешь по заслугам и топишь врага, на деле же ты тонешь сам. Мы не можем судить объективно, от нас скрыто очень многое, мы сами слишком много эмоций вкладываем в решение и потому предвзяты. Если тебе кажется, что с тобой поступили дурно, несправедливо, прости их, отойди. Бог сам решит за вас кто прав, кто виноват, он сам воздаст должное каждому по делам его. Отвечая же на зло злом, ты уподобляешься тем, кому отвечаешь, и меж вами стираются границы, вы оказываетесь на одной плоскости. Не нужно настолько не уважать себя…