Костя выключил диктофон, покосился на друга, и не понял по лицу, слышал ли тот хоть слово:

— Вопросы будут?

Вадим лениво протянул:

— Угу. Паспорт сделал?

Костя крякнул: вот только об этом сейчас и речь! Молча передал две одинаковые книжки, вытащив их из нагрудного кармана куртки:

— Все?

Греков кивнул. Подумал и спросил:

— Впрочем, нет, есть пара вопросов: кто кроме этой скрипучей старушки Розы мог знать о дочери Егора?

— Никто. Старушка старой закалки и тайны чужие хранить умеет.

— Как же вам рассказала?

— А мы на восстановление чести и справедливости давили. Как юридические лица. У пожилых корочки госорганов особое уважение вызывают.

Вадим фыркнул:

— А почему, скажи мне, я склоняюсь к мысли, что Шехова — младшая знает о том, что Лика, дочь Егора. И как Вероника о том же узнала? Не от нее ли?

— Это покойница, что ли?

— Угу. Дневник у меня ее, с посмертной записью. Аделаида отдала. Кстати, напряги ребят, пусть Вере памятник поставят с ее именем. Я на счет твоей конторы семьдесят тысяч перевел…

— Сдурел?!

— Помолчи. Это не подачка, не взятка, а мое желание. Я так хочу.

Уваров загрустил: похоже Грек решил больше не возвращаться в Питер, вот и рубит концы, отдавая дань каждому.

— Жаль. Похоже больше не увидимся?

— Почему? Будешь приезжать ко мне.