Светлый фон
– Хоть бы ей в том лесу сгинуть! – бросила как-то Лахья и, устыдившись, сама отнесла найдене горшочек липового меду.

А как выздоровела Суома, так Ойва и объявил:

А как выздоровела Суома, так Ойва и объявил:

– Женюсь!

– Женюсь!

Ойкнула матушка, зажала руками рот. Крякнул Вешко-кузнец, но ничего не сказал.

Ойкнула матушка, зажала руками рот. Крякнул Вешко-кузнец, но ничего не сказал.

– Женюсь. Благословите. А не будет благословения – пойду из дому.

– Женюсь. Благословите. А не будет благословения – пойду из дому.

– Куда? – Вешко хотел было затрещиною образумить глупца, да передумал. Куда уж теперь. Вырос Ойва, своим умом жить пора. И не беда, если ума этого мало пока нажито.

– Куда? – Вешко хотел было затрещиною образумить глупца, да передумал. Куда уж теперь. Вырос Ойва, своим умом жить пора. И не беда, если ума этого мало пока нажито.

– В лес. За лес. Куда глаза глядят… только бы с нею.

– В лес. За лес. Куда глаза глядят… только бы с нею.

Заплакали сестры, и матушка тайком смахнула слезу непрошеную. Благословила, конечно. Как отпустить старшенького?

Заплакали сестры, и матушка тайком смахнула слезу непрошеную. Благословила, конечно. Как отпустить старшенького?

Нельзя сказать, чтобы девица, приведенная сыном в дом, совсем уж не по нраву была Кертту. Худая до прозрачности, с чудными глазами, она вызывала жалость. И Кертту взяла бы найдену в дом, посадила бы за стол с дочерьми, а там, глядишь, и замуж выдала.

Нельзя сказать, чтобы девица, приведенная сыном в дом, совсем уж не по нраву была Кертту. Худая до прозрачности, с чудными глазами, она вызывала жалость. И Кертту взяла бы найдену в дом, посадила бы за стол с дочерьми, а там, глядишь, и замуж выдала.

Но чтобы за сына…

Но чтобы за сына…

Другую невесткой видела Кертту – Лахью-разумницу. А эта? Кто она? От какого древа род свой ведет? Где жила прежде? Как росла? Разве можно в жены брать по красоте одной? Красоту годы съедят. Что останется? Умеет ли она хозяйство вести? Прясть, ткать, шить? За скотиной приглядит ли? Мужа ли обиходит?