— Браво, Павел Николаевич! Логический анализ почти безупречен.

— Почему «почти»? — слегка обиженно спрашиваю я. — Я неправ?

— Да, вы неправы! Вы в данной ситуации не соизволили выйти за пределы доски — вы остались в ее рамках. Я, дорогой мой, предпочитаю быть не шахматной фигурой, а шахматистом.

— Или кукловодом…

— Совершенно справедливо замечено! Но сейчас более удачным будет сравнение с шахматистом, ибо… — Мещеряков достает очередную сигарету, закуривает и продолжает: — …Ибо тогда и вам будет легче понять, почему охота на меня — извините за столь претенциозное определение — бессмысленна и бесполезна.

— Интересно было бы узнать.

— А все очень просто! Как я уже сказал, жизнь наша напоминает шахматы. И, находясь в плоскости доски, вы принимаете условия игры, называемые правилами: существование рангов и предписанные ими направления движения, очередность ходов и тому подобное. И охоту за мной вы ведете на этой плоскости в соответствии с принятыми правилами. А я — вне этой плоскости и поэтому неуязвим! Стоит вам выйти за пределы доски, подняться над ней — и вы легко в этом убедитесь. Ведь вне доски, вне ее квадратиков прежние правила уже не действуют. Во-первых, потому, что здесь клеточек нет и конь буквой «Г» ходить не сможет, даже если захочет. И пытаться применить правила шахматной игры вне пределов доски просто глупо. А во-вторых, если вы сумели выйти из этой плоскости, то вы уже не шахматная фигура. Не игрок, может быть, еще, но уже и не фигура. У вас здесь совершенно иной статус в совершенно иных условиях. Именно поэтому, пытаясь привлечь меня к уголовной ответственности, вы совершаете ошибку. Вы проецируете шахматные правила на пространство, находящееся вне доски, — вот у вас ничего и не получается.

— У меня ничего не получается потому, что судья оказался продажной сволочью, — возражаю я.

— Увы, уважаемый Павел Николаевич, вы все еще не в состоянии приподняться над доской. Поймите же, наконец, что жизнь многомерна. И то, что запрещено вашими правилами, — в самом деле, шахматная ладья же не может за некоторую сумму перепрыгнуть стоящую на ее пути фигуру, это абсурд! — является нормой за пределами пространства, ограниченного шестьюдесятью четырьмя клетками.

О, как! И это что — здоровый цинизм?.. А Мещеряков, как будто прочитав мои мысли, спокойно, чуть ли не с улыбкой добавил:

— А насчет судьи вы тоже неправы — какая же он сволочь? И дело ведь не в нем персонально. Вы что же думаете: если бы дело попало к другому судье, результат был бы другим? Полноте… Изменилась бы, может быть, только цена вопроса. Здесь действуют иные правила, и эти правила устанавливаем мы.