Взгляд Скотта мог бы прожечь дыру в бритом затылке таксиста.

Воспоминания подкрались, как всегда, незаметно и неожиданно, как змея. Эта змея проскользнула ему под кожу, обвилась вокруг сердца и медленно сдавила.

Он въезжает в ворота «Керенсии», и в душе пробуждается надежда, которая, как ему казалось, уже умерла. Из густой листвы выныривают два дома, зыбкие, как миражи. Он входит в семейный особняк и зовет жену. Ему отчаянно хочется ее увидеть. Эти несколько дней в Лондоне он был как на иголках, но в посланиях от Нины читался позитивный настрой. Казалось даже, она счастлива. Путешествие на машине прошло отлично, базилика в Марселе великолепна. И теперь он сам ликовал, как альпинист, покоривший самую высокую гору.

— Нина!

Он бежит вверх по ступенькам, как дурак, улыбаясь стенам, солнечным лучам, льющимся в окно, ставням и потолку. «Керенсия» — именно то, о чем он мечтал, и даже больше. Здесь они возродятся к жизни, начнут все заново.

— Иди сюда! — Крик Нины отдается эхом, будто она зовет его из огромной пещеры.

Скотт выскакивает на площадку второго этажа. Дверь в дальнем конце коридора открывается, словно во сне; за ней светлая, наполненная солнцем комната, а в комнате — Нина, ангельски прекрасная.

Но она не одна.

Рядом с Ниной сидит ребенок. Маленькая рыжеволосая девочка с сердитым румянцем на пухлых щечках и с перепуганными глазами. Девочка, которую Скотт никогда в жизни не видел, сидит там, окруженная игрушками и книгами.