– Миша, ты не волнуйся! Все хорошо, я съезжу! Прямо сейчас поеду.

А он вдруг сбросил одеяла, выскочил из постели, взвыл:

– Нет! Сам, сам поеду-у! Могилу, на хрен, разрою!

Пусть выглядел Томский жутко, словно восставший из ада, больше всего ей сейчас хотелось закрыть его перекошенный рот поцелуем. Утешить несчастного, приласкать.

Но вспомнила: когда уходили из больницы, доктор ее напутствовал:

– Запомни, госпожа Кондрашова. Когда у психопата припадок – нужно действовать жестко. Иначе сама пропадешь.

Потому она сочувственно взглянула в сумасшедшее, залитое слезами лицо. Подошла поближе, изловчилась и влепила Томскому пощечину. От души, со всей силы.

Программист посмотрел на нее дико. Настя отпрыгнула – показалось, сейчас ударит в ответ. Но он лишь потер пылающую щеку. Мощным рывком притянул ее к себе (Кондрашова сжалась в неожиданно сильных объятиях). А Михаил уткнул лицо ей в плечо и зарыдал. Сквозь слезы выкрикивал:

– Я так мечтал, что найду его и на куски буду резать! А он, эта мразь! Он сдох от передоза! Сдох под кайфом, счастливым! Через три дня после того, как их убил!

Настя не спрашивала, о ком речь. Она прекрасно знала список жертв.

В него входили Мишин бывший друг Сева Акимов.

Няня его дочери Галина Георгиевна.

И похититель. Парень с женским голосом. Тот, кто увез жену и дочь Томского, охранял их, приходил в камеру хранения за деньгами. Оказывается, его фамилия была Сазонов.

Три дня назад Михаил обмолвился, что он вышел на его след. С тех пор сидел в кабинете безвылазно, еду, что Настя ставила под дверь, не забирал.

А Кондрашова чувствовала, что сама скоро сойдет с ума. Из-за того, что даже представить не могла, что будет, когда Томский похитителя найдет. И еще потому, что надвигалась осень.

Время, отведенное Томскому для краткосрочного отпуска из психлечебницы, давно истекло.

Константин Юрьевич каждый день звонил ей на мобильник, требовал, грозил:

– Пусть немедленно возвращается, или будем его в розыск объявлять.

Но Михаил лишь отмахивался:

– Пусть ищут.