— Мне нужен свой человек здесь. Тебе удобней всего.

— Козимо…

Почему она не закричала, не сказала, что не может, что должна уехать хотя бы в Кафаджолло, в Кареджи, наконец, но только не оставаться в доме во Флоренции, где хозяйничает обманутый ею вчера Альбицци? Обман быстро раскроется, Франческо Сфорца не из тех, кто держит секреты, что тогда?

— Пусть это выглядит разладом между нами, так будет даже удобней.

Он говорил еще что-то, но Контессина уже не слушала. Козимо уезжал, а она оставалась. И завтра в «гостиничке» может оказаться синьора Медичи, но муж едва ли станет возвращаться, чтобы вытащить супругу оттуда. И блефовать перед Ринальдо Альбицци тоже не будет.

— Хорошо, Козимо. Береги детей. Поцелуй их за меня.

Козимо нахмурился:

— Почему ты прощаешься так, словно мы больше не увидимся?

«Потому что ты глупец!» Нет, она этого не сказала, всего лишь подумала, фыркнула, как кошка (ему же нужно изобразить супружескую ссору), и пошла к выходу.

Медичи действительно проводили до самой границы. Это не было похоже на изгнание, Козимо встречали, словно победителя, приветствовали, как герцога или короля, подносили подарки, приглашали переночевать в их городе или деревне. И так до самой Падуи.

А Контессина вернулась в пустой дом и снова упала на кровать, но уже без слез — у нее не осталось сил даже на то, чтобы плакать.

Конечно, Альбицци узнал, что обманут, и пообещал Контессине, что та дорого заплатит за свой блеф.

— Но я не стану уничтожать вас сейчас. Нет, я найду повод и добьюсь, чтобы вашего мужа привезли сюда в кандалах, я уничтожу сначала его на ваших глазах, потом ваших детей, а потому уже вас, заставив сначала испытать все муки ада.

Нечего сказать, душевное обещание…

А Козимо тем временем чувствовал себя в Венеции королем, прибывшим в Республику погостить. Это во Флоренции он вынужден жить в большом, но старом доме Барди, ходить пешком или, как его отец когда-то, ездить на ослике, теперь же сначала Падуя, а потом Венеция предложили ему роскошные условия ссылки.

В Падуе к услугам Медичи была роскошная вилла Якопо Донадо. Двенадцатилетний Джованни с восторгом носился по вилле, утверждая, что ему нравится такая ссылка! Его воспитателю Джованни Кафареччи пришлось даже пожаловаться на подростка отцу. Козимо серьезно поговорил с сыновьями, объясняя, что никакие райские условия не заменят родину.

— Но мы могли бы хоть в Кафаджолло или Кареджо сделать вот так же? — вопрошал, умоляюще глядя на отца, Джованни.

Пьеро лишь со вздохом качал головой.

Козимо смотрел на сыновей и улыбался. Они словно повторяли их с Лоренцо. Пьеро старше брата на три года, но серьезен, словно на десять. Любимцем Джованни де Медичи был сам Козимо, а любимец Козимо — беспокойный и ветреный в своего дядю Джованни ди Козимо. У самого Лоренцо его единственный сын Пьеро Франческо пока слишком мал, чтобы говорить о нраве, хотя в его три года тоже весьма беспокоен.