– А ты его видел – мертвого? – последовал спокойный ответ.

Герман стиснул кулаки, остро, как боль, ощутив свою полнейшую беспомощность. Уж, казалось бы, пока ехал, мог бы подготовиться к этому разговору. Но… не смог. Вместо того чтобы выковать цепочку каверзных вопросов, которая в конце концов оплела бы врага, он метался мыслями от сомнений к нарастающей убежденности; от Альбины к рассказу отца; потом к дорожной инспекции, встреча с которой при его скорости движения была бы очень нежелательна; к тайному, даже от себя скрываемому опасению, не подведет ли сердце; с попытками увязать торопливую информацию Альбины с тем, что уже знал сам… Да мало ли что лезло в голову! И он упрекал, непрестанно упрекал себя за то, что так стремительно сорвался с места, когда надо было хорошенько выспросить Альбину, сопоставить факты, расположить их последовательно, проанализировать… Нет, ринулся очертя голову. Оказалось, что он не аналитик, совсем нет. Он исполнитель! Просто мститель-убийца, если угодно. Для него мучительна изощренная игра умов, столкновение самообладаний, это нравственное запихивание иголок под ногти. Он не умеет долго блефовать. Это удел карточных шулеров! Зачем врать, если он и так все знает – и, главное, Никита не может не чуять этого своим отнюдь не притупившимся нюхом опытного убийцы!

Глупо. Кавалеров никогда ничего не выдаст невзначай – именно потому, что слишком опытен. Его не спровоцировать: такие дешевки возможны только в детективах, когда после одного неосторожно сказанного слова преступник вдруг начинает рассыпаться на части, словно полено – от удара колуном. Все эти хвастливые исповеди злодеев перед лицом жертвы – не более чем литературные натяжки. Заставить говорить может только страх. Поэтому хватит строить из себя Порфирия Петровича, допрашивающего Родиона Раскольникова. Все, что хочет Герман услышать, Никита скажет ему – именно под дулом револьвера. С этого все-таки и надо было начинать! Хотя еще не поздно.

– Я сейчас, – озабоченно сказал Герман. – Забыл тут кое-что в плаще.

Отвернулся от стола – и замер от вопроса:

– Не это?

Медленно оглянулся через плечо, заранее зная, что увидит. Хватило все же ума не бросаться заячьим прыжком к плащу, не ощупывать карманы с лихорадочной надеждой, не позориться перед врагом!

В руках Никиты его «макаров». Его, точно. Но каким образом, интересно знать?.. Да все тем же, наверное, привычным Вольту: ловкость рук и никакого мошенства!

– Сиди, гаденыш.

Легкое движение ствола подтвердило бесспорность приглашения. Герман повиновался.