Наконец, десятый и самый молодой участник мероприятия — Витёк, Виктор Хрунов. Этот лишь во второй раз отправлялся за товаром, кроме Твери и Стамбула, ничего в мире не видел, ни женой, ни любовницей, ни профессией пока не обзавелся (школа, авторемонтный техникум, мелкий бизнес разного рода), в общем, в свои двадцать два он ещё не утратил юношеского восторга и жгучего любопытства ко всему вокруг. Витёк тащил с собою вполне современную камеру «Панасоник», и похоже было, что процесс съемки увлекает его как таковой, вне зависимости от последующих результатов. Во всяком случае, здесь, в здании аэропорта, в полутемном кафе вряд ли могли получиться интересные для кого-нибудь кадры. Иначе считали два человека: а именно Витёк, повторявший упорно, что хронику исторической экспедиции в Эмираты следует вести от самого начала, и мой Андрюшка, быстро нашедший общий язык со старшим товарищем. Рюшик тоже не расставался со своей цифровой «Сонькой» и снимал все подряд вплоть до процедуры прохождения границы, за что был нещадно ругаем Белкой. А тут такая поддержка появилась! Такой пример для подражания в лице Витька! Сходство двух шальных операторов было столь очевидным и наглядным, что улыбались все, а Николаич даже не преминул заметить:

— Ну, теперь у нас в группе два ребенка: Витёк и… Как вашего зовут?

— Андрюшка.

Вспомнив о детях, я заинтересовался временем, мол, не пора ли спать, за окном-то темно, глянул на часы — они показывали нечто несусветное — десять минут седьмого. Из-за всех этих перелетов, звонков, электронных писем во все части света, из-за беспробудного пьянства и полнейшей сумятицы в мыслях я напрочь утратил способность ориентироваться во времени. Проглоченный стаканчик водки как-то уж слишком сильно на меня подействовал. Трудно было даже решить, утро сейчас или вечер. «Если это томское время… — начал я рассуждать. — Впрочем, в Сибири я часы не переводил. За каким чертом? Значит, время киевское…Нет, это безнадежно…»

— Паша, — спросил я заговорщицким шепотом, — сейчас что, действительно только шесть часов?

— Да, — сказал он, — а взлет у нас семь сорок. Знаешь, танец такой — «семь сорок»? — Потом улыбнулся понимающе. — Что, никогда ещё не приходилось пить водку в шесть утра? Ерунда! Полетаешь челноком — привыкнешь. Мы сами в пол-третьего начали, в автобусе. Дорога — это самое тяжелое, без водки никак нельзя. А ты говоришь, фантастику читать…

После третьего стаканчика я взбодрился необычайно. На борт авиалайнера поднимались по телескопическому трапу, и трогательное прощание с русским морозом не состоялось. Последним напоминанием о зиме стала струя горячего воздуха из специальной чистящей машины, которая превращала наросшую на фюзеляж наледь в мокрые брызги, разлетавшиеся веером. Ну а когда, пронизав облака, мы вырвались в бескрайнее голубое поднебесье, солнце уже сияло вовсю. По этому поводу полагалось. Тем более, что разрешили отстегнуть ремни и пройти в третий салон покурить. Под завтрак, поданный часам к десяти и показавшийся удивительно вкусным, тоже полагалось. Ну, мы и накатили, разливая теперь в пластиковые аэрофлотовские чашечки. Джин-то свой я отправил багажом. Однако у ребят в ручной клади водка все никак не кончалась. И пилось необычайно легко за разговорами и смотрением в иллюминатор.