* * *

…Директор департамента сыскной полиции Тагир Равшатович Бибаев с самого утра пребывал в прескверном расположении духа. Спал генерал дурно и поднялся без четверти восемь разбитый, с противной тупой болью в затылке. С трудом затолкав в себя завтрак, он запил глотком специально подогретой воды поданный горничной порошок и облачившись в поданный денщиком мундир раздраженно приказал закладывать карету.

В приемной прибывшего на службу директора поджидал неприятный сюрприз. Дежурный адъютант, с обведенными синим после бессонный ночи глазами, подливал откровенно дрожащими от волнения пальцами обжигающе-парящий дегтярный кофе в чашку небрежно развалившемуся в просиженном кресле тайному советнику Прохорову.

– Батюшки-светы, Александр Юрьевич! Какими судьбами?! – с порога всплеснул руками Бибаев, изо всех сил стараясь не дрогнуть голосом и ощущая, как от дурного предчувствия начинает противно сосать под ложечкой. – Чему обязан счастьем посещения вашим высокопревосходительством сей юдоли скорбей? – с поклоном он подхватил под руку неожиданно шустро выпроставшегося из кресла сановника и настойчиво потянул за собой в кабинет.

Когда же лихорадочно блестевший глазами непривычно суетливый Прохоров, раскурил услужливо поднесенную полицейским сигару и напористо заговорил, похолодевший Бибаев с глухой тоской понял, что оправдались самые худшие его опасения. Давний покровитель, ярый монархист, еще вчера до мозга костей преданный императорской фамилии, сегодня предлагал ему немыслимое – ни много, ни мало, стать соучастником государственного переворота.

Пока обмерший хозяин кабинета пытался сообразить, как умудриться не свалиться в бездонную пропасть, куда его откровенно влек за собой тайный советник, тот бодро вышагивал по покрывавшему зеркально натертый паркет ковру, и неряшливо посыпая его горячим пеплом, как ни в чем ни бывало, продолжал разглагольствовать: «В двадцать пятом году эти армейские щелкоперы, так называемые декабристы, ведь уже сумели, было, свернуть шею нашему без того полумертвому самодержавию… Герои войны, понимаешь!.. Болтуны!.. Молокососы!.. Того, что в руках, удержать не смогли!.. Нет, Тагир, – он зло погрозил скрюченным указательным пальцем, – мы пойдем другим путем!..»

Дернувшись от этого «мы», как от удара хлыстом, Бибаев, промокнул крахмальным платком выступившую на лбу испарину, молясь про себя, чтобы громогласный монолог Прохорова не подслушал адъютант.

«Минимум четверть века одиночки в Шлиссельбургской крепости, – обреченно прикинул генерал. – А там и до петли рукой подать, – уже не слыша собеседника сквозь гипертонический звон в ушах, он непроизвольно повел головой, явственно ощущая обжигающий кожу грубый ворс туго свитой веревки».