На этом фоне совершенно незамеченной почтенной публикой осталась другая, не менее сенсационная новость – подача прошения об отставке подающего большие надежды директора департамента сыскной полиции Тагира Равшатовича Бибаева. Однако знающие люди напрямую связали эту отставку с болезнью Прохорова и вычеркнули отставного генерала из списка полезных знакомств…

* * *

Огромная крылатая пантера, окатывая невыносимым смрадом из пасти, облизывала мое лицо жестким, словно наждак, фиолетовым языком, напрочь сдирая с него кожу. Взвыв от жуткой боли, я изо всех сил ударил кулаком прямо по трепещущим влажным ноздрям… и очнулся от дикого вопля, сопровождаемого взрывом оглушительного хохота.

Когда же мне, наконец, удалось приоткрыть один глаз, то первым, кого я увидел, был всклокоченный Андрюха, недовольно хлюпающий расквашенным в кровь носом. В санях рядом с ним вольно раскинулись Селиверстов с Брагиным, с ног до головы перепачканные глиной и чумазые, как шахтеры, только что поднявшиеся из забоя.

– А ты как хотел, убоище? – подал голос, все еще похрюкивающий от смеха околоточный. – Хотя бы рукавицы смекнул скинуть.

Тут я понял, почему мои лоб и щеки горят так, будто их натерли кирпичной крошкой. Когда еле живые от усталости полицейские выволокли меня на поверхность, сердобольный, но бестолковый Стахов, улучив момент, решил внести свою лепту в общее дело. Не жалея ухватив в пригоршню снега, обильно насыщенного игольчато острыми, как осколки стекла ледяными крупинками, принялся активно полировать мое лицо, пытаясь привести в себя. Еще бы немного, и он спустил бы всю мою и без того многострадальную плоть до самых костей. Поэтому, разбитый нос не показался мне чрезмерной платой за спасение от дурной инициативы.

Пока незадачливый реаниматор недовольно бурчал, густо кропя розовым притоптанный валенками снег, я перевернулся на бок, а затем со стоном поднялся на колени.

– Чего развалились-то? – прохрипел я в сторону саней. – Подняться бы лучше помогли. Совсем ноги не держат.

– А нас, думаешь, держат? – слабо отозвался Брагин, задрав, и тут же бессильно уронив руку. – Ты ж, поди, пудов пять весишь, не меньше. Чаешь, просто было почитай восемь верст на закорках тащить?

Ничего не ответив ему, я уперся в плавящийся под горящими ладонями снег и крепко зажмурил глаза. До капли выжатый подземельем организм, как пересохшая губка всасывал в себя растворенную вокруг энергию. Меньше пяти минут понадобилось мне на то, чтобы набраться сил для самостоятельного подъема на ноги.

Совершив подвиг преодоления трех шагов до розвальней, я упал на бок в прелую солому и с облегчением выдохнул, прикрикнул на Стахова, все еще размазывающего темную кровь по бороде: