На внутренней стороне век замельтешили разноцветные огоньки множества аур, а в голове зашелестели отзвуки голосов. Не прошло и минуты, как я окончательно удостоверился, что не ошибся адресом. От моментально вскипевшего в крови адреналина затряслись руки, а из съежившегося до размеров кулака желудка хлестануло безумное бешенство, застившее взгляд кровавым туманом.

Судорожно сглотнув остатки пересохшей от неукротимой жажды убийства слюны, я сморгнул так некстати навернувшуюся на глаза соленую влагу и потихоньку, стараясь невзначай не скрипнуть, приоткрыл незапертую дверь. Бесшумно скользнул в сумрачные сени, плотно занавешенные едким табачным дымом, остро приправленным кислятиной перестоявшего рассола и, стараясь глубоко не вдыхать, замер, осматриваясь.

В паре шагов впереди, загораживая проход, маячила туго обтянутая потертым армяком необъятная спина. Не в силах больше сдерживаться, я разогнался в стелющемся, чтобы не ненароком не сломать собственную шею о низко нависающий потолок прыжке, расплескивая пяткой податливый жир на пояснице, перебил хребет тяжело пыхтящему перегаром увальню. Не успевший даже охнуть верзила, с оглушительным грохотом, да так, что ощутимо подпрыгнули стены, обрушился на пол.

– Эй, Боров! Ты там, поди, совсем окосел, коли на ровном месте спотыкаешься? Смотри у меня, фатеру окончательно не развали? – вырвался из общего гула до боли знакомый хрипло-сорванный голос.

Один из подручных покойного Жорки Головни, вальяжно развалившийся в нелепо смотрящемся здесь дорогом резном кресле во главе часто заставленного мутными бутылками и щербатыми тарелками с незатейливой закуской стола, напряженно застыл с зажатой в задранной руке замусоленной картой.

«Валить надо было эту падаль еще тогда, при первой встрече. Эх, знать бы, где упасть…» – запоздало пожалел я, наступая на пружинисто промявшийся живот не подающего признаков жизни толстяка и шагнув прямиком под большую керосиновую лампу, мерно поскрипывающую на косо вбитом в закопченную потолочную балку ржавом крюке, шевельнул онемевшими от ненависти губами:

– Привет ублюдки. Гляжу, не очень-то тоскуете здесь без меня.

Вздрогнувший от неожиданности негодяй, все же сумел взять себя в руки. Чуть замешкавшись звонко, с размаху шлепнул картой по никогда не знавшим скатерти, изборожденным несчетными шрамами и зарубками, доскам столешницы. Затем, ликующе ощерив черную прореху на месте выбитого левого клыка, пихнул плечом примостившегося рядом подельника.

– Глянь-ка, Калган, во фарт мне нынче валит. Вишь, напрасно ты скалился, когда давеча забивались. Говорил же, стоит разок шмару евоную пером щекотнуть, так и ноги топтать не доведется, сам до нас прискочит. Посему гони волыну, моя она теперя.