– Надо выпить, душа моя, вот что я думаю. Потому что это… Ну, конечно. Теперь я понимаю, почему ты не смогла отказаться.

– Отказаться?

– Отказаться, да… от любви с ним. Тогда.

– От любви? – спросила Санда и села на пол.

Военный преступник Зоран Николич, который спас маму, ее и детей, мог так прижать ее голову к своей груди, что она успокаивалась и почти засыпала, слушая стук его сердца. При чем здесь любовь? Любовь – это Давор, внезапная легкая улыбка, спутанные волосы над высоким лбом, теплые вишневые глаза, резкий и широкий взмах руки, от которого замирает площадь в пятьдесят тысяч человек и в наступившей тишине плачет цыганская скрипка.

А военный преступник Зоран Николич светлой лунной ночью в Герцег-Нови, обхватив обеими руками, легко покачивал ее, как ребенка, и вместо колыбельной шепотом читал на итальянском стихи Гвидо Кавальканте – то ли тринадцатый, то ли четырнадцатый век. Рядом с ним она не старалась быть красивой, безупречной. Не переживала из-за его смены настроений, не боялась показаться глупой или неловкой. Он принимал ее безусловно. Рядом с ним она просто успокаивалась и засыпала.

Итак, военного преступника Зорана Николича прячут в России. Есть основания считать.

У России могут быть большие неприятности, заявляет генеральный прокурор Гаагского трибунала, если эти подозрения, конечно, подтвердятся.

«Есть также основания считать, что Россия, как обычно, имеет в виду ее заявления», – мрачно подумала Санда.

И тут ей позвонил Давор.

– Ты где? – Он говорил низким раздраженным голосом. И, против обыкновения, достаточно громко. – Ты не дома, да?

– Я у Доминики, – растерялась Санда. – Почему я должна быть дома? И почему ты такой злой?

– Не выспался. Что ты делаешь у Доминики?

– Сижу на полу, – разозлилась Санда. – Смотрю телевизор. И сейчас, похоже, буду пить коньяк. Все к тому идет. Да что с тобой, Давор?

– А можно задать тебе один неделикатный вопрос? Пошлый, хамский вопрос. Ужасно неприличный. Скажи, ты меня вообще-то любишь?

Санда легла на ковер и прижала трубку к груди. Она не умела ему об этом говорить.

– Что ты молчишь? – сказал Давор куда-то в солнечное сплетение.

– Ужасно, – ответила на его вопрос Санда. – Ужасно люблю. Зачем ты спрашиваешь? Ты же прекрасно знаешь.

– Просто в нашей с тобой жизни был один день… или два, или, может, несколько часов… когда ты меня совершенно не любила и даже обо мне забыла. И ты это тоже прекрасно знаешь.