«В том и есть беспроигрышность и непобедимость имитационных сценариев – ничего нельзя ни доказать, ни опровергнуть, – сказал генералу Ираклий. – И мер нельзя не принять».

– Какой-то бред, – поморщился президент.

– А вы включите воображение и представьте в стремительно мутирующем мире себя, свою семью, детей. И всех, кто вас проклянет до седьмого колена. Тут уж лучше перебдеть, мне кажется, – пожал плечами глава СБУ. – Законсервировать город, разобраться, провести консультации, экспертизу…

* * *

К девяти вечера по контуру площади Черниговский пивзавод развернул свои палатки и раздавал пиво всем желающим. Подтянулась городская милиция. «Для охраны общественного порядка во время проведения массовых мероприятий», – почему-то виновато объяснил командир подразделения Иванне и Алану. Иванна сказала, что и хорошо, никто ничего не имеет против. Давор в этот раз ничего не усложнял, не нагонял избыточной метафизики, но взвинчивал драйв так, что у звукорежиссера на пульте стал зашкаливать прибор, измеряющий уровень звука. «Скажите ему, пусть сбавит немного, – попросил тот, видавший виды и переживший все черниговские рок-фесты „Братина“. – Мы отдаем звук на спутник, и если будет рваться сигнал, я не отвечаю!» К тому времени темпоритм и плотность знаменитого Даворовского этносимфонизма достигли своего пика, и в нем, наконец, как бы сами по себе, стали выдуваться спасительные пузыри воздуха с колокольчиками и тишиной.

Через два часа Давор встал, снова вышел на авансцену и, пережидая аплодисменты, смотрел на людей. То, что происходило, больше не напоминало стачку заводских рабочих или гражданскую панихиду. Это была нормальная сельская свадьба, где танцуют даже милиционеры. Ярмарка и балаган. Прямо под сценой самозабвенно целовались сразу несколько молодых пар. Иванна с Аланом сидели на зеленом склоне на каких-то картонках, и, судя по тому, что сигарету они курили по очереди, Давор понял, что его помощники нашли общий язык и в настоящее время Алан угощает новую коллегу своей хваленой голландской травой.

Он объявил выход черниговского театра латиноамериканского танца «Фламенко», и пока его люди спускались со сцены с одной стороны, по противоположной лесенке легкой танцевальной походкой на нее уже взбегали девушки в разноцветных боа и с голыми спинами и юноши в рубахах с глубокими декольте.

Давор зашел за сцену и прислонился спиной к какой-то металлической ферме, наспех зашитой толстыми картонными листами.

– Боже… – вслух произнес он, агностик и циник, который всегда только и делал, что полагался на свои силы, – пожалуйста, пожалуйста, Господи…