— Доброе утро, уважаемый, — вежливо поздоровался Павел.

— Здорово, коли не шутишь, — солидно поздоровался мужик, неопределенного возраста, может и ровесник Павла, а может и в сыновья ему годившийся.

Павел снова мимоходом умилился: надо же, двадцать первый век на подходе, а приветствие осталось таким же, как и в начале двадцатого.

— Уважаемый, а летают ли в ваш благословенный городок аэропланы? — осведомился Павел.

— Лета-ают… Че им сделается? Вот только когда прилетит — один Господь ведает…

— Ну что ж, подождем… Надо уважать волю Господа нашего Иисуса Христа… — Мужик обалдело уставился на Павла. Но Павел тут же спросил: — А как пройти в аэропорт?

— На аладром, че-ли? — уточнил мужик, вновь умилив Павла.

— Ага, туда…

— А вона, пройдешь по проулку, там улица будет, и шагай до конца, как раз упрешься… — мужик зашагал прочь, явно торопясь по делам, а может, где-то на берегу как раз разгружалась баржа с водкой.

Павел прошел по "проулку", свернул на широкую улицу, застроенную добротными деревянными домами, потемневшими от времени, за высоченными "заплотами" из тонких бревешек и плах. Не успел он пройти и полсотни шагов, как с треском распахнулась калитка в одном из "заплотов", оттуда выскочила помятая и грязноватая особа, с явственными якутскими чертами лица, и на чистейшем русском заверещала:

— Помогите!.. Помоги-ите-е!.. Он детей порубит!.. — напористо ухватив Павла за рукав, она потащила его к калитке, причитая уже слабым голосом: — Пойдем, мил человек… С утра ужрался паленой водки… Чего уж ему поблазнилось?..

Машинально сбросив рюкзак, Павел шагнул в калитку, и тут же краем глаза уловил, как из-за массивного воротного столба к нему дернулась тень. Рефлекс сработал сам по себе; заслонившись карабином, Павел отбил руку с ножом, летевшую к его горлу, и тут же не рассуждая, врезал прикладом по перекошенной физиономии. Впрыгнул внутрь двора, потому как за раскрытой калиткой наверняка скрывался подстраховщик. И точно, выдвинулась рожа, азартная до жути, и в лапе — нож. Павел ткнул человека стволом карабина в живот, и когда он скрючился — саданул прикладом по голове, мимоходом пожалев, что перед отправкой в магазин с карабина сняли штык. Эх, и показал бы он им, что значит русский бой удалый, наш штыковой… Ага, а вот это уже гораздо пакостнее! Из-за угла дома вывернулась троица субъектов в камуфляже, быстренько разворачиваясь в цепь и вытягивая над землей правые руки. Что уж там было, в этих руках, Павлу совсем не было времени разглядывать. Отскочив за воротный столб, он вскинул карабин, и как в тире расстрелял три скорченные фигурки. Все же две пули стукнули в столб, отщепив празднично желтевшие щепки, до жути явственно напомнив Павлу о Сыпчугуре.