– Да ты ж моя хорошая, – ласково сказала тётя. Она притянула Марту к пышной груди, звонко чмокнула в лоб и отстранила. Лицо за этот короткий промежуток изменилось, помрачнело. – Ох если б я только знала что всё так выйдет если б знала…

Густо напомаженные губы задрожали и изогнулись в обратную сторону под тяжестью воспоминаний. Два маленький серых глаза, запрятанные глубоко в пышную кожу глазных впадин, увлажнились. Тётя погладила племянницу по щекам, и Марта почувствовала, что тоже хочет плакать.

Получить бы контроль над глазами хоть на секундочку…

– Забрала бы я тебя от этих иродов, – продолжала тётя, – на любовь закона нет. Тебе забота нужна тебе ласка нужна а тут что? Хорош дом да чёрт живёт в нём. Как представлю на что Марте земля ей пухом приходится смотреть с небес – и горестно и совестно…

В «скафандре» Марты вдруг стало жарко и тесно.

«Марта» – набатом стучало в ушах, отдаваясь эхом о стенки «шлема». – «Марта. Марта. Марта».

Эхо повторялось вновь и вновь, воображение уже взялось за кисть. Чёрные волосы, большие карие глаза («цыганские» – шутил иногда Виктор), тонкий нос, подбородок с ямочкой. Звуковые волны в голове накладывались друг на друга и искажались, искажались, искажались. Пока не превратились в: «Мама. Мама. Мама».

– Отец Сашкой хотел назвать но потом решили в честь мамки. Марта...

Теперь тётя открыто плакала. Она вынула из кармана безрукавки платок и размашисто вытирала глаза, размазывая тушь по щекам. Марта поняла, что уже не первый раз слышит эту историю. Тётя очень часто повторяла её, как сказку на ночь, как колыбельную.

Отец. Воображение Марты – её вещий художник – уже рисовало черты отца. Черты Виктора – но лет на десять моложе. Трезвый, светящийся чистым красивым лицом. Он откидывал рукой со лба ещё густые волосы.

– Я дура-дурой надеялась тебя в честь меня назовут, – вдруг призналась тётя и всхлипнула носом. Она помолчала, любовно всматриваясь в лицо Марты. – А ты копия сестра. Красавица. Заберу я тебя отсюда отсужу у пьянчуг этих. Ты уж мне поверь золотко... на любовь закона нет.

Тут она вспомнила о каком-то деле (или забыла о текущем?), и принялась рыться в огромной бесформенной сумке. Марта подумала, что это очередной «сдвиг по фазе», но ошиблась.

– Старость не радость, – прокудахтала тётя, извлекая из сумки длинный блестящий кошелёк и расщёлкивая его пёстрыми когтистыми пальцами. – Вот возьми сладенькая, – сказала она и пихнула в ладонь Марте несколько мятых купюр. – На расходы. Купило притупило но для тебя скроила. Потратишь на что хочешь главное обезьянам своим не показывай.