На улице было сумрачно и сыро. Дождя как такового почти и не было, но все те провалы, прогибы, выбоины и щербатости дворового асфальта, которые в «обычный день» почти и не отмечались взглядом пешехода, «актуализировали» свою способность превращаться в лужи и, тем самым, превратили тихий мошковский дворик, конечно, не в финский Хювянкяя, славный не только своими озерами, но и чистейшим «горным воздухом», а, скорее, в подобие мошковской Мещеры – озерного и болотного края.
Я, выйдя из подъезда, повернул не влево – к реке и тропинке, ведущей на работу, а вправо, к Садовникам, «околице Коломенского». Навстречу мне шлепали по лужам редкие прохожие. Выбрать совершенно сухой маршрут было весьма затруднительно, так что единожды черпанув туфлем или ботинком жидкости из коварной лужи, в другие лужи люди уже входили смело – дважды промокнуть невозможно. Кто спешил на работу, кто, так же как и я, сопровождал своего «четвероногого друга».
И казалось, что каждый встречный (ну, почти каждый…) мужчина пах болотом, сигаретным дымом и той специфической жидкостью, без которой, как говорят, и дождь не в радость… Так что запах «Кутузова» вливался в эти уличные запахи высоким, но гармоничным обертоном.
Бяшка не пропускал ни одного ствола дерева, ни одного угла дома или колеса стоящего автомобиля – на каждом он оставлял или обновлял свою метку, гордо скособочившись и поднимая правую заднюю лапу.
У последнего по ходу подъезда дома на лавочке сидели двое парней, разумеется, имевших вид «мокрых куриц», но, в отличие от оных, согревавшихся не бегом и квохтаньем, а содержимым стоявшей тут же, на лавочке, бутылки с какой-то отнюдь не кефирной по виду жидкостью. К ним бежал третий, весело, но и немножко обиженно голося:
– А, вона вы где спрятались да обустроились! В уголочке, как евруи какие-то…
Ему обиженно ответили:
– И ничего-то мы не прятались… Сели на виду и тебя ждем… А ты сразу обзываться!..