На треснувшем горшке было написано «Полынь».

Буквы начали тускнеть, но я успел заметить и несколько других надписей: «Typhos», «Pox», «Atermors», «Choleros», «Malaros».

Тиф. Оспа. Чума. Холера. Малярия.

И «Полынь».

И на полке была еще уйма других баночек.

У меня слегка затряслись руки.

— Для неё еще не пришло время появиться на свет, — тихо сказала Мать Лето и перевела взгляд на Мать Зиму.

Та не взглянула на нас, но её зубы сверкали из-под капюшона.

Мать Лето мягко взяла меня под руку. Я подставил ей руку более или менее рефлекторно и провёл через комнату. Она подхватила корзинку, и мы направились к двери. Я открыл для неё дверь и снова предложил свою руку, и мы вместе вышли из избушки на небольшую полянку, окружённую древним лесом. Деревья в нём были размером с секвойю. Они сверкали осенним убранством, их листья укрывали лесную подстилку восхитительным огненным ковром, который простирался так далеко, насколько мог видеть глаз. Это было просто великолепно, но это было не на Земле.

— Думаю, ты ей нравишься, молодой человек.

— Да, мэм, — ответил я. — Я так и подумал, заметив тесак.

— В этом вся она, — сказала Мать Лето, улыбаясь. — Она теперь редко покидает наш домик. Она потеряла свою трость. Хотя твой вызов был дерзок, это была необходимость, и у тебя было на это право. Но путешествия для неё ужасно болезненны, даже краткие. Ты, смертный, причинил ей боль.

Слова Матери Лета сделали всю эту ситуацию измельчу-тебя-и-затушу более понятной. Это таким существам, как Мать Зима, полагалось мучить смертных, а не наоборот. Я причинил боль не только ей самой, я ранил её гордость, а в сверхъестественном мире такие оскорбления если и прощались, то редко, и не забывались вообще никогда.

— Так она уравновешивала весы, — тихо сказал я. — Вы ведь это имели в виду?

Мать Лето согласно кивнула:

— Твоя фраза довольно проста, но в целом верна, — она остановилась и повернулась, чтобы взглянуть мне в глаза. — Она не может взять тебя в те места, куда можем дойти мы с тобой, если ты поймёшь всё правильно.

— Пойму что? — спросил я.

В её зелёных глазах отражались цвета осеннего леса.

— Что поставлено на карту, — ответила она. — Если ты решишь пойти со мной, ничего уже нельзя будет вернуть назад. То, что ты увидишь, останется увиденным, то, что ты узнаешь, останется узнанным. Это может навредить тебе.

— Навредить каким образом? — спросил я.