Провалиться мне на этом месте, если я позволю какому-то никчёмному Иному играть в игры с моим разумом.

Сначала слова. Почти всё, мать его, начинается со слов.

Я выдохнул:

— Я, — внезапно мой рот очистился ото льда.

— Я — Гарри… — просипел я, и боль удвоилась.

И тут я расхохотался. Как будто какой-то урод, неспособный на любовь, мог что-либо поведать мне о боли.

— Я — Гарри Блэкстоун Копперфильд Дрезден! — взревел я.

Лёд и дерево сотряслись. Со звуком взорвавшегося артиллерийского снаряда треснул оледеневший камень, и вокруг меня начала распространяться паутина маленьких трещин. Образ Мэб отбросило от меня, и он, подобно разбитому вдребезги витражу, взорвался тысячей прозрачных осколков. Холод, боль и ужас покинули меня, словно огромному и голодному зверю вдруг заехали по носу.

Иные любят проникать в чужой разум. С учётом того, что в мой разум проникли через две секунды после того, как Акулья Морда показался на поверхности воды, было весьма очевидно, кто за этим стоял. Но ничего. В качестве поля битвы пластиножаберный выбрал разум. Да будет так. Голова моя, мои и правила.

Я воздел правую руку к морозному небу и гневно, без слов, закричал. В бурлящих небесах вспыхнула алая молния. Она врезалась в мою руку, а затем ушла в землю. Замёрзшая грязь брызнула во все стороны, а когда она осела, в руках я держал испещрённый рунами и символами посох высотой с меня и толщиной, как сомкнутые в кольцо большой и указательный палец.

Затем я вытянул к земле левую руку и снова крикнул, взметнув почву одним повелительным жестом. Из земли вырвалась туманная металлическая пыль. Она завертелась вокруг меня, формируя доспехи, покрытые шипами и выступающими лезвиями.

— Ну ладно, дружище, — прорычал я тёмной воле, даже сейчас пытавшейся подчинить меня. — Теперь мне известно, кто я. Давай посмотрим, кто ты.

Я схватил посох и вонзил его в землю подо мной.

— Кто ты?! — потребовал я ответа. — Играя с моим разумом, играй по моим правилам. Назови себя!

Безбрежный рёв, подобный предштормовому арктическому ветру, был мне ответом.

— Ну уж нет, — пробурчал я. — Ты это затеял, хитрозадый ублюдок! Хочешь подобраться ко мне с близкой и личной стороны, так давай сыграем! Кто ты?

Оглушающий стон, подобный рёву океана, зазвучал в небе.

— В третий раз требую я от тебя! — прокричал я, концентрируя волю, позволяя ей проникнуть в мой голос, рокочущий над местностью. — В третий раз предлагаю! Именем своим повелеваю тебе: назовись мне!

Огромное нечто возникло из облачных завихрений. Лицом его можно было назвать лишь в самом широком и грубом понимании этого слова. Такое лицо мог бы слепить из глины ребёнок. В глубине его глаз сверкали молнии, и голос его был подобен буре: